Тысяча вторая ночь

Знай, о солнце правоверных, что мы трое братьев по имени Гассан, Али и Акбар. Мать наша, благочестивая мастерица ковров в Кандахаре, воспитала нас в Божием страхе. Я мечтал стать воином, потому что видел, как все трепещут перед воином, когда он выхватывает меч. Али хотел стать купцом, потому что видел, как все склоняются перед туго набитым кошельком. Брат мой Акбар надумал стать астрологом, потому, говорил он, что война, и торговля, и вся суета земная текут по воле созвездий и что истолкователи звезд могущественнее купцов и воинов. Но мать наша была бедная женщина, и соседи сомневались, что мы станем чем-либо другим, а не нищими. К этому, думали они, у нас самые большие задатки. Но благочестивая мать неустанно нам повторяла: «О Гассан, Али и Акбар, запомните одно: вы трое — одной крови. Держитесь согласно — добьетесь богатства и могущества. Но если союз ваш ослабнет, вам будет худо!»

— Однажды вечером шел по улице дервиш. Он просил милостыни именем милосердого Бога, но город кишел святыми и нищенствующими монахами, собиравшими милостыню во имя Божие. Завидя дервиша, люди захлопывали двери, лишь бы не слышать его воя. Только наша добрая мать не захлопнула дверей, потому что зрение ее помутилось над тканьем и заметила она дервиша, когда тот стоял уже в дверях. Когда дервиш протянул чашу за подаянием во имя милосердого Бога, мать наша сказала: «Денег, дервиш, у меня нет, и съестного ничего не найдется в доме. Но вот ковер, возьми его. Я соткала его в семь дней из желтых, белых и красных нитей и нынче вечером собиралась его продать, чтоб купить хлеба и масла. Возьми его и, когда будешь на нем молиться, вымоли и для меня что-нибудь хорошее!»

Дервиш взял коврик и пошел дальше.

Мы с Али и Акбаром осыпали мать упреками, потому что нам предстояло лечь на голодный желудок. Добрая мать ничего не ответила, но прилежно принялась за новый коврик. В тот вечер легли мы спать натощак, но на следующий вечер, суливший, казалось, нам то же самое, заглянули к нам на улицу двое рабов с грузом всякой снеди… Справившись, где дом нашей матери, они подошли к нему и разгрузили свою поклажу. Тут было мясо, рис, масло, хлеб, плоды, разные сладости и хорошее вино; всего с избытком для нашего дома. Мы отказывались верить глазам. Рабы ответили нам, что все это в подарок нашей матери, ткачихе. На базар зашел дервиш, закупил все это добро, заплатил за него и приказал отнести в дом нашей матери, искусной в благочестивом ковровом ремесле.

Прежде всего мать поблагодарила Аллаха, десятикратно вознаградившего ее за скромную жертву. Мы же, три ее сына, думали о другой стороне дела. Как мог дервиш, накануне вечером выклянчивавший медные гроши, заплатить за все это добро? Это было загадочно. Однако эта неясность не помешала нам оказывать должную честь блюдам, приготовленным матерью из присланной дервишем провизии, а равно и бутылкам доброго вина, вложенным в посылку.

Так повторялось несколько дней подряд. Каждый день приходили с базара двое новых рабов, изнемогавших под грузом различной отборной снеди, и каждый раз давали одно и то же объяснение: «От дервиша — вашей доброй матери!» Мы вкусно ели, забавлялись с нашими сверстниками и не прочь были узнать, как долго это еще продлится и откуда берутся у дервиша средства для такой расточительности.

Но на седьмой день дошел до нас слух, рассеявший недоумения. Когда дервиш, гласила молва, совершил свой первый намаз на коврике матери, Всевышний внял его молитве и велел вселиться в ковер услужливому и сильному джинну. Все, чего ни пожелает дервиш, обязан был исполнять джинн. Теперь понятно, откуда у дервиша были средства каждый день посылать нам еду и питье! Что значит немного съестного и две-три бутылки вина для человека, располагающего услугами могущественного джинна? Так говорил я братьям Али и Акбару, и то же говорили они мне. Коврик был наш, в этом мы были единодушны, ибо его соткала наша мать. Останься он у нас, мы бы с ним натворили дел! Так рассуждали мы, и вышла у нас легкая размолвка. Но добрая мать, услышав голоса спорящих, сказала: «Если не будете дружно спаяны, от вас отвернется удача».

Наутро, рано-рано, когда братья спали еще, отяжелев от еды и вина, я выкрался из дому и пошел к городским воротам, где, как я слышал, обычно сидел дервиш. Я сказал ему, что я Гассан, сын благочестивой ткачихи, и спросил, правда ли, что Аллах приказал одному из джиннов вселиться в ковер?

— Да, сын мой, — ответил дервиш, — Всевышний сообщил коврику, на котором я призывал его имя, магическую силу. Невероятно проворного и могучего джинна он приставил к этому ковру. Мне, владельцу коврика, дано с легкостью читать в прошедшем и в будущем, а желанья мои, чуть слетают они с уст, немедленно исполняет джинн.

— Недурно, — сказал я и подошел поближе. — Отдай мне ковер! Это коврик моей матери, а в Коране написано: «Горе тому, кто отнимает хлеб у детей и отдает его чужим!»

Дервиш сказал: