Тысяча поцелуев, которые невозможно забыть

— Ничего, Руне. Просто из-за работы я почти совсем тебя не вижу. Хочу это изменить, поэтому завтра мы проведем день на пляже.

— Ну, тогда ведь Поппи может поехать с нами? Ей нравится на пляже. Это одно из ее любимых мест.

— Не завтра, Руне.

Я стоял молча, недовольный и злой, понимая, что сегодня он не уступит.

— Иди, проявляй свою пленку, — устало вздохнул он. — И ни о чем не тревожься.

Я так и сделал. Спустился в подвал и зашел в узкий закуток, который папа превратил в фотолабораторию. Можно было бы пользоваться цифровой камерой, но я работал по старинке и все еще проявлял пленки. Мне казалось, так получается лучше.

Через двадцать минут передо мной лежала вереница новых фотографий. Отпечатал я и снимок с телефона, тот, на котором были мы с Поппи. Его я взял с собой в спальню, а по пути заглянул в комнату младшего брата, двухлетнего Элтона. Он лежал, свернувшись, прижав к себе плюшевого медвежонка, и его спутанные светлые волосы разметались по подушке.

Я толкнул дверь и включил лампу. Посмотрел на часы — время приближалось к полуночи. Я откинул упавшие на глаза волосы, подошел к окну и невольно улыбнулся, увидев на фоне погрузившегося в темноту дома Личфилдов одно светлое окно — сигнал Поппи, означавший, что берег чист и путь открыт.

Я запер изнутри дверь и выключил лампу. Спальня наполнилась тьмой. Я быстро переоделся в пижамные брюки и куртку, неслышно поднял окно и выбрался наружу. Пробежав через лужайку между нашими двумя домами, я забрался в комнату Поппи и осторожно, стараясь не шуметь, закрыл окно.

Поппи лежала в постели, укрывшись одеялом. Глаза закрыты. Дыхание ровное и спокойное. Ладонь под щекой. Невольно залюбовавшись этой трогательной картиной, я подошел ближе, положил на тумбочку подарок и сам устроился рядом.

Мы лежали рядом, деля одну подушку.

Так продолжалось уже не один год. Первый раз я остался у нее по ошибке. Мне было двенадцать — я забрался в ее спальню просто поговорить и сам не заметил, как уснул. К счастью, проснулся утром рано и домой успел вернуться незамеченным. Но на следующий вечер остался уже умышленно, а потом это стало едва ли не обычным делом. Нам повезло — никто ничего не узнал, и наша тайна осталась тайной. Уж и не знаю, как бы повел себя мистер Личфилд, узнав, что я провожу ночи в постели с его дочерью.

Вот только спать рядом с Поппи становилось все труднее и труднее. Мне уже исполнилось пятнадцать, и мои чувства к ней изменились. Я и смотрел на нее иначе. И с ней происходило то же самое. Мы целовались все больше и больше, и поцелуи уже не были невинными, а наши руки забирались в такие места, куда им забираться не следовало. И нажать на тормоз бывало все труднее. Я хотел большего. Я хотел мою девушку всю, целиком.

Но мы были слишком молоды и знали это.

Вот только легче от этого не становилось.

Поппи пошевелилась.

— Думала, ты уже не придешь сегодня. Ждала-ждала, а ты все не приходил и не приходил, — сонно проворчала она, убирая волосы с моего лица.

Я взял ее руку, приник губами к ладони.

— Долго проявлял пленку. И родители вели себя как-то странно.

— Странно? Это как? — спросила Поппи, придвигаясь ближе и целуя меня в щеку.

Я покачал головой.

— Ну, не знаю… странно. По-моему, что-то происходит, но они не говорят, не хотят, чтобы я беспокоился.

Поппи озабоченно нахмурилась. Я сжал ее ладонь и, вспомнив про подарок, протянул руку и взял с тумбочки фотографию, которую вставил дома в простенькую серебряную рамку. Потом коснулся пальцем иконки фонарика на телефоне и повернул рамку так, чтобы ее было лучше видно.

Поппи тихонько ахнула, и ее лицо осветилось улыбкой. Она взяла фотографию, провела пальцем по стеклу и, полюбовавшись секунду-другую, поставила на тумбочку.

— Мне нравится.

Поппи приподняла одеяло, и я придвинулся поближе, положил руку ей на талию и принялся целовать ее щеки и шею. В какой-то момент мои губы коснулись одного местечка под ухом, и она хихикнула и отстранилась.

— Руне! Щекотно!

Я отодвинулся и просунул ладонь между ее руками.

— Ну? — шепотом спросила она, наматывая на палец длинную прядь моих волос. — Что будем делать завтра?

Я закатил глаза:

— Ничего не получится. Папа объявил семейный день, и мы все отправляемся на пляж.

У нее вспыхнули глаза.

— Правда? — Она села. — Обожаю пляж!

Мне стало не по себе.

— Он сказал, поедем только мы одни. Только семья.

— О… — огорченно протянула Поппи и откинулась на подушку. — Я что-то не так сделала? Чем-то провинилась? Твой папа всегда приглашает меня со всеми вами.

— Да нет, нет, — запротестовал я. — В том-то и дело. Говорю же, они странно себя ведут. Папа сказал, что хочет, чтобы мы провели этот день семьей, но мне кажется, тут что-то еще кроется.

— Ладно, — грустно согласилась Поппи.

Я погладил ее по щеке:

— Обещаю, к обеду вернусь. И завтрашний вечер проведем вместе.

Поппи взяла меня за руку. Ее зеленые глаза в тусклом свете лампы казались необыкновенно большими.

— Хорошо.

Я провел ладонью по ее каштановым волосам:

— Ты такая красивая.