Тысяча порезов (ЛП)

— Лоренцо, — произнес Феликс, все еще глядя на меня, сосредоточившись на горячем, пульсирующем участке моей щеки.

Мужчина, которого, как я догадалась, звали Лоренцо, не заметил Феликса в дверях. Слабый инстинкт самосохранения для того, кто, по-видимому, должен был стать главой этой семьи. Я была в его присутствии около пяти минут и поняла, что этот маленький кретин не сможет возглавить отряд бойскаутов, не говоря уже о целом преступном мире.

— Кристиан хотел бы тебя видеть, — продолжил Феликс резким и холодным голосом.

Я не могла оторваться от взгляда Феликса, но краем глаза заметила, как Лоренцо пошевелился. У него было достаточно чувства самосохранения, чтобы не бросать вызов Феликсу. Если бы мужчина, о котором идет речь, обратился ко мне с такой же просьбой, я бы тоже к нему побежала, хотя сейчас я была в ярости.

— Я заберу твое оружие, — сказал Феликс, когда Лоренцо двинулся к нему.

И снова Лоренцо не стал сопротивляться, без возражений передав пистолет мужчине. Хотя он не смотрел на меня, я увидела, как бледность кожи Лоренцо стала почти серой от страха, реальность того, что сейчас произошло, поразила его.

Я смотрела, как он исчезает в коридоре.

Ходячий мертвец.

Кристиан

Я едва мог дышать. Едва видеть.

На протяжении многих лет я совершенствовал свой самоконтроль. Это было не трудно. Потеря контроля случалась только тогда, когда позволяешь себе чувствовать. Когда позволяешь себе заботиться о чем-то.

О ком-то

С тех пор как я вошел в этот дом и почувствовал запах крови двадцать пять лет назад, меня не заботило ничего, кроме мести. Когда стало ясно, что я этого не получу, я отключился. Полностью.

Я едва ли был человеком. Что сделало меня хорошим Доном. Великим Доном. Что бы ни случилось с бизнесом, с конкурирующими семьями, с моими людьми, у меня все было схвачено. Никогда в жизни я не хотел разнести комнату на части голыми руками.

Мои глаза были прикованы к мужчине, сидевшему передо мной.

Только он не был мужчиной.

Со времен Изабеллы мне не хотелось разорвать другого человека. Насилие было частью моей работы. И зная, что он сделал, зная, что тот мог сделать, я хотел убить Лоренцо голыми руками. Хотел покрасить стены его гребаной кровью.

Дело было не в неуважении, которое он проявил ко мне как к главе этой семьи. Это было из-за Сиенны.

— Ты прикоснулся к тому, что принадлежит мне, — сказал я, заговорив впервые с тех пор, как Лоренцо вошел в комнату.

Моя ярость никак не проявилась. Я бы этого не допустил.

— Ты не только прикоснулся к моей невесте, ты оставил на ней синяк, — продолжил я, моя кровь горела.

Я видел Сиенну лишь мимолетно. Потом повернулся к ней спиной, не разговаривал с ней. Потому что, если бы сделал это, то не смог бы контролировать себя. Я бы перерезал горло Лоренцо прямо там.

Феликс отрывисто объяснил, что произошло. Хотя никто другой не заметил бы перемены в его обычном тоне, я знал этого человека достаточно долго, чтобы распознать. Он был взбешен. Чертовски напуган.

Феликс видел самые отвратительные поступки, которые люди могли совершить друг с другом. Он совершил почти каждое из этих деяний. Большинство из них по моей просьбе.

Он никогда не боялся.

Но сейчас да, за Сиенну.

Все в этом доме связано с Сиенной. Она заразила нас своей грудью, задницей, изгибом губ и движением бедер при ходьбе.

Она повлияла на Феликса, на мужчину, в котором не было души. У него проявлялись признаки чувств к моей женщине. Но сейчас не об этом.

Итак, Феликс был с Сиенной, а я здесь.

— Сегодня ты кое-что доказал, — продолжил я. — Ты доказал, что твой отец принял правильное решение десять лет назад. Ты не был мужчиной тогда, и не стал мужчиной сейчас.

Лоренцо пристально смотрел на меня, вцепившись в подлокотники кресла. Он хранил молчание… на сегодня. Но я знал, что это не продлится долго. Эта вспышка гнева ожидалась давно. Сиенна вынесла на себе всю тяжесть десятилетий обиды и ненависти. Она приняла на себя основную тяжесть моего решения покончить с ним. Это на моей совести.

— Кровь не делает тебя Доном, ты это знаешь, — тихо сказал я. — Ты должен был это заслужить. Должен был доказать своему отцу, что можешь сохранить семью. Что будешь держаться за империю, на создание которой ушли десятилетия. — Я наклонился вперед. — Ты не смог. Я не должен быть главой семьи так долго. Было решено, что я передам бразды правления тебе, когда ты достигнешь совершеннолетия. Когда ты бы доказал, что достоин этого.

Я стиснул зубы.

— Вместо этого ты вел себя как ребенок, закапывая себя, и уже нет вероятности того, что ты будешь сидеть здесь.

Я ждал, что он начнет нести еще какую-нибудь чушь, но он просто сидел с сердитым видом, с красным лицом, сердито выдыхая через нос.

Лоренцо был в ярости. Он хотел причинить мне боль. Убить меня. Это было ясно. Но хотя он, возможно, был не в себе, у него осталось достаточно чувства самосохранения, чтобы понять — его жизнь сейчас на волоске, и если он попытается что-нибудь предпринять, то умрет.