Тысяча лун

Говоря это, он смотрел на меня. Я видела его сквозь водопад слёз. Я даже не знала, что сказала Розали Бугеро мужчинам. Про то, что меня порвали. И все такое. Я даже ни разу не целовалась с этим парнем. Неужели это он меня порвал? Он ли это был? Я кричала на себя внутри себя, кричала громко, во все горло. Это было не видно снаружи. Но Томас Макналти был старый и мудрый, и он чувствовал, что происходит с другими людьми, я так думаю.

– Смотри, если человек ничего не помнит, это не значит, что ничего не было, факт, – сказал Томас Лайджу Магану.

– Я сейчас уложу девочку в постель и дам ей кроличьего бульону, – сказала Розали, тоже сердито, со скрежетом отодвинула стул и встала. – Посмотрите на нее. Она даже сидеть не может.

Я чувствовала, что растворяюсь. Мне казалось, что я вода и нет чашки, чтобы меня удержала. Мне казалось, что я крохотная. Я знала, что миру плевать. Внешнему миру, за пределами фермы Лайджа. Мир хочет, чтобы с индейскими девочками случалось плохое. Я так думала, когда у меня выходило думать. Но большей частью я старалась удержать свою тающую голову. Тающие руки и ноги. Я всего лишь девочка, верно ведь? Я была очень рада, что со мной Розали, такая добрая.

Но они все добрые, просто не знают, что делать. А ведь раньше они тысячи раз знали, что делать, в самые плохие времена. Потому они все еще живые и я все еще живая. Была все еще живая, но теперь боюсь, что как-то умудрилась умереть. Что кто-то взял и убил меня. Как же мне после этого встать? Как заполучить обратно свои руки и ноги? Как мне снова стать счастливой, глупо счастливой, каким нужно человеку быть в этой жизни? Стоять на крыльце весенним утром и чувствовать холод в солнечном свете и вместе с тем дальний отзвук лета? Каким глупым ребенком я была – но это самое лучшее, чем только можно быть в мире с тех пор, как он есть. Глупым ребенком, которого любят все вокруг. А что, если это был какой-нибудь неотесанный деревенский олух, заметивший единственные на весь город индейские черные волосы. Может, это и правда был деревенский олух. Может быть. Я все смотрела и смотрела назад, с натугой пытаясь увидеть. О, если это не Джас Джонски – может, для меня и осталась надежда.

– Я не говорю, что это Джас, – сказала я.

И вдруг меня там не стало. Так мне потом передала Розали. Я упала на пол без чувств, и Томас Макналти схватил меня на руки, а Розали велела, чтобы меня отнесли в кровать – глубокую теплую кровать, которую я делила с ней. Розали сказала, что Лайдж Маган поверил моим словам, как Писанию, и пошел в бельевой чулан, и выпустил Джаса Джонски. Джас Джонски вышел, сел на свою шаткую кобылу и умчался прочь.

Через какое-то время явился законник Бриско. Его привез Джо Сюгру в двуколке.

То была лучшая двуколка в округе. Я думаю, Бриско ее купил для своей изысканной жены, а теперь у него осталась только изысканная двуколка, на которой когда-то возили ее изысканность.

В общем, я попросту расплакалась, увидев, как он входит, – в таком состоянии я была.

Он вошел в дверь, как ложка в миску с кашей. В темной комнате его лицо больше не блестело. Розали грохнула кофейник о плиту с непривычной неловкостью – все от волнения при виде такого важного человека.

Он с удовольствием сел в старое дубовое кресло, что Лайдж Маган пододвинул для него к печке. Ведь заморозки всю ночь ярились над сухими луговыми травами. Несмотря на печь, Бриско не стал снимать меховую шапку и шубу. Он поговорил немного о погоде, спросил Лайджа Магана, как идут полевые работы, прокомментировал горестное положение всего вообще в нашем округе, вопросил Господа, знает ли тот, когда сие кончится, и, таким образом отдав дань приличиям, сказал то, ради чего явился. Он сказал, что слышал прискорбные новости о своей работнице, как он меня называл, и решил, что обязан и должен приехать сюда и посмотреть, что приключилось.

– Ну, вы видите, ее сильно напугали, это уж точно, – сказал Лайдж Маган.

– Я слышал. Джо Сюгру мне рассказал, и я был весьма огорчен, – ответил Бриско. – Но счета сами себя вести не могут, и я буду весьма признателен, если Винона вернется на службу как можно немедленней.

Я стояла, застигнутая врасплох, посреди комнаты и прилагала все силы, какие во мне еще остались, чтобы не уронить себя. Нельзя же всю жизнь провести в виде фонтана слез.

– В законе должно быть что-нибудь насчет возмездия, – сказал Лайдж Маган.

– Индейцы не граждане, и закон к ним не относится в той же мере, что и к белым, – ответил законник Бриско.

– Вот так, значит? – произнес Джон Коул – очень тихо, но с доброй щепотью угрозы.

Они смотрели друг на друга и, похоже, обдумывали его слова, а Джон Коул готов был следующим шагом после угрозы взорваться и запылать.

– Сейчас пришла пора смирения и тихой жизни, – сказал законник Бриско. – Лайдж, сколько тебе лет, черт возьми? Это хотя бы Господу известно?

– Не думаю, – ответил Лайдж, как бы желая рассмеяться, но удерживаясь изо всех сил.

Джон Коул, которого этот диалог вроде оттеснил в тень, переступил с ноги на ногу, совсем как лошадь переминается в стойле.