Тысяча и одна минута. Том 1

Царевичи Мартын да Мирон тоже просят своих жен показать смышленость женскую, выткать отцу-родителю по ковру узорчатому, и изготовить-де завтра к вечерне, в дальний ящик дела не откладывая! Девицы-невесты, жены царевичей, и так и сяк было поотнекиваться, нельзяль переждать недельку-место? Нет, говорят царевичи, никак нельзя, батюшка так велел, дело непременное… Вот мы вам накупили и шелков и волны цветной и бисеров, шейте как хотите, девиц прислужниц на подмогу возьмите, а по ковру непременно сделайте!

Так как царевичи Мартын да Мирон оба дружно жили, то и жен невест своих вместе свели: пусть-де их вместе работают, одна другой поможет, одна другой посоветует!

Но невесты-девицы не сладят, никак не придумают.

«Кабы мои нянюшки да мамушки были тут» говорит невеста, жена Мартына царевича, «чтобы они научили как делу идти, помогли-бы беде, рассказали бы, как начать и как покончать!»

– Кабы мамушка моя, да подружки-наемные девушки здесь очутилися, говорит Белопега, невеста Мирона царевича, то бы они горе наше поправили, все сами соткали и вышили, только бы сиди да поглядывай!

Но как теперь пришло будущим царевнам свой ум приложить, то они мерекали, мерекали, умом-разумом раскидывали – ум вишь хорошо, а два лучше того; ан нет, там и два ума не помогают, где руки не совладают. Придумали однако царевны вот что: «пошлем-де мы Чернавку посмотреть тихонько: ткет ли ковер невеста Ивана царевича, или и она так же горазда, как мы!»

Послали Чернавку подсматривать. И пришла она Чернавка с ответом назад и докладывает:

– Видеть я-де ничего не видала, да и видеть нельзя: невеста царевича Ивана сидит во высоком тереме, а слышать я кое-что слышала, хоть не совсем толковито, а догадалася: она царевна поет в терему песню заунывную, просит она ветры буйные, чтобы, видно, отнесли ее на родимую сторонушку, там-де, поет она, есть золотой песок и бисера самоцветные; и поет она еще, что соткала уже ковер на утеху своему другу милому!

«Как? вскрикнули царевны, неужели она ковер соткала?»

– Да, отвечала Чернавка, я из песни её все это выслушала.

«Так-им, сестрица, давай же и мы за работу примемся; авось хоть как-нибудь да сделаем!»

И давай царевны биться с ковром маяться; беда научит, как горю помочь, и, с помощью девки-Чернавки, смышленой швеи, смастерили царевны по ковру цветному; хоть узоры на нем незнамо покаковски наставлены, да красны-хороши, а что на них значится, не нам угадать.

– Ведь и много бывает таковых швей-невест: у батюшки в дому, рукоделье загляденье, и заморская швея кажись лучше не сделает; а вышла замуж, да как пойдет тачать, то такого тебе понаделает, что и знахарь не разберет. Видишь, примерно, что красное, а не поймешь что оно: цвет ли то вышит, роза алая, аль то жареной рак!

Вот и наши царевны свои ковры изукрасили так:

Царь Тафута в своих палатах похаживает, в окошко Тафута поглядывает, поджидает подарков от своих невесток нареченных, от которой-де будет удачи ждать.

Идет царевич Мартын, несет под мышкой что-то завязанное.

«Ну, молвил Тафута царь, видно будет прок: одна невестка что-то изготовила!»

Идет царевич Мирон тоже с узелком под мышкою.

«Вот и другой! царь Тафута думает, чтои-то не видать моего милого сына Иванушки?.. эх, неудача видно сгубила беднягу сердечного, видно напалась жена неработница!.. а добрый он малой, не в братьев тих, а вот ему за тихость какая оказия, жена не ладна!.. Видно кто смел, тот и. лакомо съел, а кто похилей, тот так поговей!.. эх, эх!.. Мудро на свете устроено!..»

Ан глядь Тафута еще в окно, идет его любимый сын, царевич Иван, и несет под мышкою тож. узелок, только маленькой.

«Ну», молвил Тафута, тяжело вздохнувши «помиру идти, так хоть тестом брать; авось и его жена что-нибудь соткала!».

Собрались царевичи, вышел и Тафута к ним. «Что дети скажете хорошего, рукодельницы ваши жены, или так-себе?»

– Да вот, батюшка-родитель, говорят старшие царевичи, вот, изволь посмотреть, вот что наши жены изготовили!.. не знаем как потебе, а по нас загляденье!..

Царь Тафута усмехнулся и вымолвил: «у меня на это побаска есть.»

4-я побаска царя Тафуты

Был жил один человек, торговый и ловкой малой он был по своим делам, все у него шло, как надобно; любили его все, кто равен с ним был, и уважали его все подчиненные, и он был с ними строг, правдив и взыскателен… а дома, противу жены – бывало боится вымолвить лишнее, и если видит беспорядок какой, только махнет рукой да вздохнет себе тихохонько… Вот так-то раз пришел он домой; целый день сердяга по торговым делам маялся, перехватить нигде не успел, голоднехонек; пришел домой поужинать, сел за стол, откусил хлеба с голодухи-то что ли, иль в самом деле хорош был, – он ему очень понравился… «жена! ты-чтоль пекла?»

– Нет, это я; отвечает мать. А разве хорош?

«Ну, не то, чтобы очень хорош, а порядочный!»

Потом подали щей ему; хлебнул бедняга, да как пустит ложкой по столу… «Что это», говорит, «это в рот нельзя взять, вы, матушка, что ли это изготовили?»

– Нет, это стряпня женина.