Тысяча и один день

Словом, скучное зрелище, способное развлечь только новичка. Один, от силы два раза. Потом надоедает, и спустя несколько дней по прибытии никто по своей охоте не захочет подняться из прорубленных в каменной толще жилых помещений в башню дежурного по базе только для того, чтобы поглазеть на Юпитер, нелепый и чуждый. Еще месяц-другой новички в свободную минуту забегают посмотреть на маленькое, но все же яркое Солнце и пристают к занятому персоналу с вечным вопросом: а которая из тусклых искорок вблизи светила – Земля?

Со временем ностальгия не проходит, но принимает иные формы. «Наземному» персоналу базы после смены полагается по пятьдесят граммов водки в целях рекреации, а пилотам после учебных полетов – аж по сто, и в теории никакого подпольного самогоноварения не должно существовать в принципе... но то в теории. Что на Земле, что здесь, везде одно и то же, только платить приходится больше. И очень, очень часто случаются ссоры и стычки, нередко переходящие в групповые потасовки, – из-за ерунды, точнее, из-за того, что покажется ерундой землянину: из-за двух капель, недолитых жучилой-самогонщиком, из-за того, что сосед по жилому боксу храпит, пользуется чужим полотенцем или просто зануда, из-за самого безобидного слова, если оно процежено сквозь зубы...

Что поделаешь, если зубы часто сжимаются сами собой?

– А ну, утихли оба!

В каждой руке я держу по эксмену, ухватив обоих за шиворот и раздвинув на максимальное расстояние, чтобы они не могли достать друг друга. Друг друга-то они достать не могут, зато мне уже перепало дважды: кулаком по уху от левого и пинком в бедро от правого. Бесприцельно. По правде сказать, в шоу Мамы Клавы такие касания у нас и за удары-то не считались. Но звон в ухе стоит, и синяк на ноге точно будет. Могло быть хуже, если бы драчуны действовали не потеряв головы, а умно и умело, – но тогда и мне пришлось бы воспитывать их совсем по-другому. Этот, правый, больно здоров лягаться. Лягнул бы куда не следует – и привет, сдавай в кладовку выданный под расписку сексатор, больше он не понадобится. Какой я тогда мужчина? Вон живоглот греческий Кронос – бог! – и тот впал в ничтожество, оскопленный сыночком. Утратил не могущество – авторитет, а вместе с ним и власть. Даже древние боги не уважали экс-мужчин.

Для пущей убедительности я как следует встряхиваю обоих, отчего мои магнитные подошвы с поцелуйным звуком отделяются от металлизированного пола. Вовремя дернув своих пленников кверху, я меняю вектор движения на противоположный и вновь со стуком приклеиваюсь к металлу. Не хватало еще мне, старожилу, взлететь к потолку на потеху зрителям, как какому-нибудь лопоухому новичку.

– Брэк, я сказал! А то лбами стукну.

Один из них уже не дергается, а только страдальчески морщится – видно, ненароком прикусил язык, – зато второй продолжает трепыхаться и изрыгать черные слова. Упорный какой. Этого я встряхиваю еще раз, чтобы зубы лязгнули, и отправляю в толпу зрителей рикошетом от потолка.

– Эй, там! Подержите-ка его.

Ловят и держат. И сейчас на правах старожила, вдобавок пилота, существа высшей касты, я буду вершить суд, скорый и правый.

– Ты. – Я снова, но уже легонько встряхиваю того, что прикусил язык.

Он бессмысленно таращится на меня, не понимая, какого рожна мне от него надо. Физиономия незнакомая, надо полагать, прибыл со вчерашним пополнением.

– Когда к тебе обращается старожил, ты должен назвать себя и указать должность, – терпеливо внушаю я.

Кажется, он понимает, что я не шучу. Среди зрителей становится тихо.

– Федор Шпонька, техник корабельных систем связи...

– Что же ты, Федор Шпонька, в драку полез, а? Наверное, причина была серьезная?

– Он мне весь полет прохода не давал, измывался! Отморозок!

– Перестань визжать, надорвешься, – морщусь я. – Кто начал драку?

– Ну я... Двинул ему в зубы. Жаль, мало!

– Пять нарядов на уборку санузлов базы, по нечетным числам, – выношу я свой приговор. – Сегодня у нас нечетное? Можешь приступать прямо сейчас. Где что лежит, спросишь у дневального.

– За что-о?! – крик души.

Придется объяснить.

– За глупость. Она у нас наказуема, как и везде. Плюс еще пять нарядов за неуместные вопросы. Итого десять. В следующий раз наказание будет строже. Все. Свободен. Давайте сюда второго.

Неумело цокая магнитными подошвами по полу – видно, что еще не привык, – наказанный Шпонька удаляется, растерянно оглядываясь на зрителей и пытаясь понять: не повезло ему сегодня – или наоборот?

Конечно, повезло, дурашка.

Я теряю к нему интерес и оборачиваюсь ко второму любителю помахать кулаками. Подталкиваемый в спину доброхотами из зрительской массы, этот приближается – цок-цок – ко мне и рапортует, не дожидаясь подсказки. Ухо, значит, чуткое. Уловил. И, как видно, очень быстро ориентируется в новых ситуациях.

– Илья Лучкин я, техник по системам жизнеобеспечения.