Тысяча и один день

– Теперь, как видишь, греюсь на солнышке и иногда ковыляю с палочкой ради разминки. Ногу мою видишь? Это лесоповал. Угодить туда в шестьдесят лет очень неприятно. Однажды не успел отскочить, ударило комлем. Оставили ногу при мне – и на том спасибо. Но срослась криво. Поначалу, как выгнали из лазарета, посадили на механизм – знаешь, ездит среди пней этакое фырчащее черт-те что с решетчатым барабаном, само сажает сосенки на свежей вырубке, – но я и тут не справился. Поэтому мне скостили срок и перевели в ограниченно годные без права работы в коллективах эксменов. Практический гуманизм, полностью тождественный целесообразности. Зачем держать в лагере безвредного калеку? Разумная власть не поощряет ненужное изуверство. С тех пор сижу здесь, воздухом дышу. Замечательно способствует приведению мыслей в порядок, между прочим. Всем советую.

– Ты... вы разочаровались в борьбе? – выдавил я. – Почему?

Старик беззвучно рассмеялся. По-видимому, он находился в превосходном расположении духа.

– Ты свое «выканье» брось, я тебе не леди-госпожа. Договорились? Ну вот и хорошо. Кстати, откуда у тебя фамилия Гаев? Это из Чехова?

– Чего-о?

– Лет триста назад жил такой русский писатель – Чехов. Антон Павлович. Тогда еще были в ходу отчества, поскольку почти каждый знал имя своего отца, не обязательно, впрочем, биологического... Так вот. Ты не задумывался, откуда у эксменов вообще фамилии?

Я кивнул. Задумывался, конечно. Хронический недостаток информации – лучший способ заставить мозги шевелиться... или усыпить их окончательно. Каждому – свое.

– Наверное, по отцу... биологическому?

Привратник фыркнул.

– Ты еще скажи – по матушке. Каждая порция замороженной спермы в Генетическом Банке снабжается подробным файлом с описанием фенотипа донора. Там все есть: рост, вес, пропорции, вся мыслимая антропометрия, цвет кожи, глаз и волос, предрасположенность к тем или иным болезням и аллергиям... Нет там только одного: фамилии донора. И незачем. Дочь оплодотворенной, выносившей плод и родившей женщины получает фамилию матери; сын – ту, которую ему дадут в яслях-интернате, куда матери сдают своих чад мужского пола, чтобы поскорее забыть о них. Имя – произвольно, с учетом лишь национальных традиций. Хотя кое-где это систематизировано: в один, скажем, год малышам даются имена на «а»: Антон, Андрей, Ашот, Абдурахман и так далее, на следующий год уже на «б»: Борис, Бонифаций, Брюс, затем на «в», а как алфавит закончится Яцеком – снова на «а». Очень удобно. Понятно, матчества эксменам не положены, не говоря уже об отчествах. Ну а фамилии – случайная компьютерная выборка из списка мужских литературных персонажей преимущественно дообновленческой эры. Отсюда всякие Елдырины, Свидригайловы и Налымовы. Например, мою фамилию носил один из героев Болеслава Пруса. Твою – чеховский персонаж, если я не ошибаюсь. Кажется, у него была нестандартная сексуальная ориентация – шкафы его возбуждали... Впрочем, не уверен, не помню. Книг нет... – Старик Вокульский вздохнул. – Единственное, о чем я иногда жалею после перемены своей судьбы, – негде раздобыть старых книг. Не современных же писательниц читать – они пишут не для нас. Когда-то у нас в подполье была неплохая библиотека... м-да... Электронная, конечно. Сам понимаешь, так легче было прятать.

Привратник мечтательно закатил глаза – кажется, предавался сладкой ностальгии.

Ну ладно. Гаев так Гаев, Чехов так Чехов, шкафы так шкафы. Мне-то что? Пусть я получил ответ на важный вопрос, пусть ответ этот был уничижителен – ерунда, не привыкать. В данный момент меня интересовало совсем другое.

– Значит, ты жалеешь только о книгах? – не без презрения в голосе спросил я.

– А о чем еще мне жалеть? – весьма натурально удивился он. – Свою группу я не выдал, да меня и не слишком усердно допрашивали. Они все знали и так, понимаешь? Лесоповал вообще сильно меняет взгляд на жизнь, но еще на допросах я узнал, что в моей тройке двое были штатными стукачами федеральной безопасности... – Вокульский вдруг взвизгнул: – Я повеситься хотел, это ты понимаешь? Не в себе был. А потом догадался: иначе не могло и быть. Половина эксменов не откажется взобраться чуть-чуть выше других, стать первыми в деревне, если не получается сделаться вторыми в городе... Ты знаешь эту метафору? Нет, конечно. А все почему? То есть почему множество экс-людишек мечтают оказаться полезными настоящим людям хотя бы ценой предательства себе подобных? Землю роют – аж пыль столбом. Не за страх, а за совесть. И подачки-то им кидают смешные, а они чуть локтями не пихаются – отойди, мол, тебя тут не стояло, мой донос первый. Почему власть никогда не будет испытывать недостатка в стукачах и провокаторах, а?

Ответ на этот довольно неожиданный вопрос я выстрелил мгновенно и сам порадовался своей сообразительности:

– Ну... если эксмена с детства воспитывать в унижении, как скотину, – он скотиной и станет.