Тысяча душ

- Да-с, - отвечал тот и, конечно, далее не поддержал разговора.

- Но, скажите мне, давно ли вы и каким образом попали на театр? спросил Калинович Настеньку.

- История эта длинная, - отвечала она, - впрочем, тут все свои: значит, можно говорить свободно. Дядя уж теперь не рассердится - так, дядя?

Капитан потупил глаза.

- И ты, Михеич, никому не болтай - слышишь? - обратилась она, погрозя рукой суфлеру.

- Понимаю, матушка Настасья Петровна, и только теперь, глядевши на вас, всем сердцем моим восхищаюсь! - возразил тот и с умилением склонил голову набок.

- Ну-с, так вот как! - продолжала Настенька. - После той прекрасной минуты, когда вам угодно было убежать от меня и потом так великодушно расплатиться со мной деньгами, которые мне ужасно хотелось вместе с каким-нибудь медным шандалом бросить тебе в лицо... и, конечно, не будь тогда около меня Белавина, я не знаю, что бы со мной было...

Калинович слегка улыбнулся.

- Белавина? - повторил он.

- Да... Что ж вы с таким ударением сказали это? - подхватила Настенька.

- Vous etiez en liaison avec lui?* - спросил Калинович нарочно по-французски, чтобы капитан и Михеич не поняли его.

______________

* Вы были близки с ним? (франц.).

Настенька покраснела.

- Ты почему это знаешь? - спросила она, бросая несколько лукавый взгляд.

Надобно сказать, что вообще тон и манеры актрисы заметно обнаруживались в моей героине; но Калиновича это еще более восхищало.

- Я все знаю, что вы делали в Петербурге, - отвечал он.

Настенька улыбнулась.

- Послушай, - начала она, - если когда-нибудь тебя женщина уверяла или станет уверять, что вот она любила там мужа или любовника, что ли... он потом умер или изменил ей, а она все-таки продолжала любить его до гроба, поверь ты мне, что она или ничего еще в жизни не испытала, или лжет. Все мы имеем не ту способность, что вот любить именно одно существо, а просто способны любить или нет. У одной это чувство больше развито, у другой меньше, а у третьей и ничего нет... Как я глубоко и сильно была привязана к тебе, в этом я кидаю перчатку всем в мире женщинам! - воскликнула Настенька.

Калинович поцеловал у ней при этом руку.

- Но в то же время, - продолжала она, - когда была брошена тобой и когда около меня остался другой человек, который, казалось, принимает во мне такое участие, что дай бог отцу с матерью... я видела это и невольно привязалась к нему.

- И... - добавил Калинович.

- Что и?.. В том-то и дело, что не и! - возразила Настенька. Послушайте, дядя, подите похлопочите об ужине... Как бы кстати была теперь Палагея Евграфовна! Как бы она обрадовалась тебе и как бы угостила тебя! обратилась она к Калиновичу.

- А где она? - спросил тот.

Настенька вздохнула.

- Она умерла, друг мой; году после отца не жила. Вот любила так любила, не по-нашему с тобой, а потому именно, что была очень простая и непосредственная натура... Вина тоже, дядя, дайте нам: я хочу, чтоб Жак у меня сегодня пил... Помнишь, как пили мы с тобой, когда ты сделался литератором? Какие были счастливые минуты!.. Впрочем, зачем я это говорю? И теперь хорошо! Ступайте, дядя.

Капитан, мигнув Михеичу, ушел с ним.

Калинович сейчас же воспользовался их отсутствием: он привлек к себе Настеньку, обнял ее и поцеловал.

- Ну-с? - проговорил он, сажая ее к себе на колени.

- Ну-с? - отвечала Настенька. - Ты говоришь и... но ошибаешься; связи у меня с ним не было... Что вы изволите так насмешливо улыбаться? Вы думаете, что я скрытничаю?

- Есть немножко, - возразил с улыбкою Калинович.

Настенька отрицательно покачала головой.

- Давно уж, друг мой, - начала она с грустной улыбкой, - прошло для меня время хранить и беречь свое имя, и чтоб тебе доказать это, скажу прямо, что меня удержало от близкой интриги с ним не pruderie* моя, а он сам того не хотел. Довольны ли вы этим признанием?

______________

* стыдливость (франц.).

Калинович опять улыбнулся и проговорил:

- Глуп же он!

- Нет, он умней нас с тобой. Он очень хорошо рассчитал, что стать в эти отношения с женщиной, значит прямо взять на себя нравственную и денежную ответственность.

- Ты думаешь?

- Конечно, потому что это один из тех милых петербургских холостяков, которые на подобные вещи не рискуют, и потому он мелкий, по-моему, человек! - заключила Настенька с одушевлением.

- О-о! Чувство оскорбленной любви говорит вашими устами, моя милая! воскликнул Калинович.

- Нет, мой друг, - возразила она, - это не оскорбленная любовь, а скорей досада разочарования, которое тем тяжеле, что пришло совершенно неожиданно и негаданно... Ты сам очень хорошо знаешь, на каких этот человек всегда умел себя держать заманчивых ходулях, которые я только после поняла и оценила. Ты, например, можешь взбеситься, показаться сухим, черствым человеком, а Белавин в ноте никогда не ошибется: он всегда как-то возвышен, симпатичен и благороден. Очень естественно, что стал мне казаться каким-то идеалом мужчины, но потом, от первого же серьезного вопроса, который задала нам жизнь, вся эта фольга и мишура сразу облетела, так что смешно и грустно теперь становится, как вспомнишь, что было.