Тысяча душ

- А что, скажите, пожалуйста, что говорит этот мерзавец кантонист?

- О кантонисте вы, ваше сиятельство, не беспокойтесь, - отвечал Медиокритский убедительным тоном. - Он третий раз уж в остроге сидит, два раза сквозь строй был прогнан; человек ломаный, не наболтает на себя лишнего! Я все дело, от первой строки до последней, читал. Прямо говорит: "Я и писать, говорит, не умею, не то что под чужие руки, да и своей собственной". К показаниям даже рукоприкладства не делает... бестия малый одно слово! Теперь они его больше на том допытывают, что он за человек. Ну, а ему тоже сказать свое звание, значит третий раз сквозь зеленую улицу пройти - не хочется уж этого. Наименовал себя не помнящим родства, да и стоит на том, хоть ты режь! "Пускай, говорит, в арестантскую роту сажают, все без телесного наказания". А что про вас ему разболтать? Помилуйте! Какой резон? Тут уж прямо выходит, крестись да на кобылу укладывайся - знает это, понимает!

- Ну, а резчик? - спросил князь, продолжая ходить взад и вперед.

- Резчик тоже умно показывает. Хорошо старичок говорит! - отвечал Медиокритский с каким-то умилением. - Печати, говорит, действительно, для князя я вырезывал, но гербовые, для его фамилии - только. Так как, говорит, по нашему ремеслу мы подписками даже обязаны, чтоб казенные печати изготовлять по требованию только присутственных мест, каким же образом теперь и на каком основании мог сделать это для частного человека?

- Умно, - повторил князь.

- Умно-с! - повторил и Медиокритский.

- Один только Петрушка мой, выходит, и наболтал... это черт знает, какая скотина! - воскликнул князь.

- И Петр ваш ничего, решительно ничего! - подхватил Медиокритский. Во-первых, показания крепостных людей приемлются на господ только по первым трем пунктам; а второе, он и сговаривает.

- Сговаривает?

- Сговаривает. Вот этта ему как-то на днях с кантонистом очная ставка была, - тот его разбил на всех пунктах. "Ты, говорит, говоришь, что видел меня у барина: в каком же я тогда был платье?" - "В таком-то". - "Хорошо, говорит, где у меня такое платье? Не угодно ли господам следователям осмотреть мои вещи?" А платья уж, конечно, нет такого: по три раза, может, в неделю свой туалет пропивает и новый заводит. "Ты говоришь, что в барской усадьбе меня видел: кто же меня еще из других людей видел? Я не иголка, а целый человек; кто меня еще видел?" - "Кто тебя видел еще, того не знаю". "То-то, братец, говорит, ты, видно, больше говоришь, чем знаешь. Попомни-ка хорошенько, дурак этакой, меня ли еще видел?" - "А может, говорит, и не вас"... Словом, путает.

- Путает! - подтвердил князь.

- Да еще то ли он им наплетет - погодите вы немного! - продолжал Медиокритский таинственным тоном. - Не знаю, как при новом смотрителе будет, а у меня он сидел с дедушкой Самойлом... старичок из раскольников, может, изволили видать: белая этакая борода. Тот на это преловкий человек, ни один арестант теперь из острога к допросу не уедет без его наставления, и старик сведущий... законник... лет семь теперь его по острогам таскают... И он это делает не то, чтоб ради корысти какой, а собственно для спасения души своей. "Если, говорит, я не наставлю их, в слепоте ходящих, в ком же им после того защиту иметь?" Он Петру прямо начал с того: "Несть, говорит, Петруша, власти аще не от бога, а ты, я слышал, против барина идешь. Нехорошо, говорит, братец!.. Но, и окроме того, если барину будет худо, так и ты не уйдешь". "Ах, говорит, дедушка, что ж мне теперь делать, если я в первый раз дал такие ответы?" А я, как нарочно, тут на эти его самые слова и вхожу. "Ну уж, я говорю, братец, ты этого не говори: мы тоже знаем, каким манером тобой первые показания сделаны. Видели, как пучки розог проносили. Достало, чай, припарки на две, на три". - "Точно так, говорит, ваше благородие, было это дело!"

- О-то, мерзавцы! - воскликнул князь, пожимая плечами.

- Три раза принимались... - подтвердил Медиокритский, - ну, и, разумеется, сробел, разболтал все!.. А что теперь ему прямо попервоначалу объявить надо прокурору, а потом и на допросах сговорить, пояснив, что все первые показания им сделаны из-под страха - так мы ему и внушили.

- Из страха? Да! Хорошо! - подхватил князь, одобрительно кивнув головой.

- Хорошо-с! Да и все дело могло бы прекраснейшим манером идти. Резчик тоже говорит, что они его стращали, а кантонисту, как целковых десять обещать, так он и рубцы покажет, где сечен. У него, по прежним еще деяньям, вся спина исполосована - доказательства, значит, когда хочешь, налицо... Да как теперь вы еще объявите, что первое показание вами дано из-под страха пытки, коей вам угрожали, несмотря на ваше дворянское и княжеское достоинство, так они черт знает, куда улетят - черт знает! - заключил Медиокритский с одушевлением.

- Улетят! - повторил князь.