Тысяча душ

- Как? Вы были дома? Врете! Зачем же вы были в Дворянской улице, у ворот господина Годнева?

- Я там не был.

- Как не был? Еще запирается, стрикулист! Говорить у меня правду, лжи не люблю - знаешь! - воскликнул городничий, стукнув клюкой.

- Вы не извольте клюкой вашей стучать и кричать на меня: я чиновник, проговорил Медиокритский.

Петр Михайлыч только пожал плечами, городничий откинулся на задок кресел.

- Ась? Как вы посудите нашу полицейскую службу? Что б я с ним по-нашему, по-военному, должен был сделать? - проговорил он и присовокупил более спокойным и официальным тоном: - Отвечайте на мой вопрос!

- Нет-с, я не буду вам отвечать, - возразил Медиокритский, - потому что я не знаю, за что именно взят: меня схватили, как вора какого-нибудь или разбойника; и так как я состою по ведомству земского суда, так желаю иметь депутата, а вам я отвечать не стану. Не угодно ли вам послать за моим начальником господином исправником.

- Что ж вы меня подозреваете, что ли? Душой, что ли, покривлю?.. В казамат тебя, стрикулиста! - воскликнул опять вышедший из себя городничий.

- Я ничего не знаю, а требую только законного, и вы на меня не извольте кричать! - повторил с прежней дерзостью Медиокритский.

Старик встал и начал ходить по комнате, и если б, кажется, он был вдвоем с своим подсудимым, так тому бы не уйти от его клюки.

- Я полагаю, что за господином исправником можно послать, если этого желает господин Медиокритский, - вмешался Калинович.

- Извольте, - отвечал городничий и тотчас свистнул.

Предстал опять Борзой.

- Поди сейчас к господину исправнику, скажи, чтоб его разбудили, и попроси сюда по очень важному делу.

Тот отправился.

- Господину Медиокритскому, я думаю, можно выйти? - присовокупил Калинович.

- Может-с! - отвечал городничий. - Извольте идти в эту комнату, прибавил он строго Медиокритскому, который с насмешливой улыбкой вышел.

Калинович после того отвел обоих стариков к окну и весьма основательно объяснил, что следствием вряд ли они докажут что-нибудь, а между тем Петру Михайлычу, конечно, будет неприятно, что имя его самого и, наконец, дочери будет замешано в следственном деле.

- Правда, правда... - подтвердил городничий.

- Господи боже мой! Во всю жизнь не имел никаких дел, и до чего я дожил! - воскликнул Петр Михайлыч.

- И потому, я полагаю, так как теперь придет господин исправник, продолжал Калинович, - то господину городничему вместе с ним донести начальнику губернии с подробностью о поступке господина Медиокритского, а тот без всякого следствия распорядится гораздо лучше.

- Пожалуй, что так; а я его все-таки в казамате выдержу, - сказал городничий.

- Хорошо, - подтвердил Петр Михайлыч, - суди меня бог; а я ему не прощу; сам буду писать к губернатору; он поймет чувства отца. Обидь, оскорби он меня, я бы только посмеялся: но он тронул честь моей дочери - никогда я ему этого не прощу! - прибавил старик, ударив себя в грудь.

Исправник пришел с испуганным лицом. Мы отчасти его уж знаем, и я только прибавлю, что это был смирнейший человек в мире, страшный трус по службе и еще больше того боявшийся своей жены. Ему рассказали, в чем дело.

- Скажите, пожалуйста! - проговорил он, еще более испугавшись.

- Мы сейчас с вами рапорт напишем на него губернатору, - сказал городничий.

- Напишем-с, - отвечал исправник, - как бы только и нам чего не было!

Калинович объяснил, что им никаким образом ничего не может быть, а что, напротив, если они скроют, в таком случае будут отвечать.

- Конечно, будем, - согласился и с этим исправник.

- Непременно, - подтвердил Калинович и тотчас написал своей рукой, прямо набело, рапорт губернатору в возможно резких выражениях, к которому городничий и исправник подписались.

Медиокритский чрез дощаную перегородку подслушал весь разговор и, видя, что дело его принимает очень дурной оборот, бросился к исправнику, когда тот выходил.

- Николай Егорыч, что ж вы меня выдали? Я служил, служил вам... Если уж я так должен терпеть, так я лучше готов прощения у них просить.

Исправник воротился. Медиокритский вошел за ним.

- Прощения хочет просить, - проговорил исправник.

- Ваше высокоблагородие... - отнесся Медиокритский сначала к городничему и стал просить о помиловании.

- Нет, нет-с! - отвечал тот.

- Петр Михайлыч! - обратился он с той же просьбой к Годневу. - Не погубите навеки молодого человека. Царь небесный заплатит вам за вашу доброту.

Проговоря эти слова, Медиокритский стал пред Петром Михайлычем на колени. Старик отвернулся.

- Ваше высокородие, окажите милосердие, - молил он, переползая на коленях к городничему.

Тот начал щипать усы.

- Простите его, господа! - сказал исправник, и, вероятно, старики сдались бы, но вмешался Калинович.

- Великодушие, Петр Михайлыч, тут, кажется, неуместно, - сказал он, - а вам тем более, как начальнику города, нельзя скрывать такие поступки, прибавил он городничему.

- Вы хотели, сударь, оскорбить дочь мою - не прощу я вам этого! произнес Петр Михайлыч и пошел.

- И я тоже не прощу!.. От казамата освобождаю, а этого не прощу, присовокупил градоначальник и заковылял вслед за Петром Михайлычем.