Тысяча душ

За газоном следовал довольно крутой скат к реке, с заметными следами двух или трех фонтанов и с сбегающими в разных направлениях дорожками. Кроме того, по всему этому склону росли в наклоненном положении огромные кедры, в тени которых стояла не то часовня, не то хижина, где, по словам старожилов, спасался будто бы некогда какой-то старец, но другие объясняли проще, говоря, что прежний владелец - большой между прочим шутник и забавник нарочно старался придать этой хижине дикий вид и посадил деревянную куклу, изображающую пустынножителя, которая, когда кто входил в хижину, имела свойство вставать и кланяться, чем пугала некоторых дам до обморока, доставляя тем хозяину неимоверное удовольствие. Противоположный, низовый берег реки возвышался отлогою покатостью и сплошь был покрыт как бы подстриженным мелким ельником. С горизонтом сливался он в полукруглой раме, над которой не возвышалось ни деревца, ни облака, и только посредине прорезывалась высокая дальнего села колокольня. День был, как это часто бывает в начале сентября, ясный, теплый; с реки, гладкой, как стекло, начинал подыматься легкий туман. Все это, освещенное довольно уж низко спустившимся солнцем, которое то прорезывалось местами в аллее и обозначалось светлыми на дороге пятнами, то придавало всему какой-то фантастический вид, освещая с одной стороны безглавую Венеру и бездланную Минерву, - все это, говорю я, вместе с миниатюрной Настенькой, в ее черном платье, с ее разбившимися волосами, вместе с усевшимся на ступеньки беседки капитаном с коротенькой трубкой в руках, у которого на вычищенных пуговицах вицмундира тоже играло солнце, - все это, кажется, понравилось Калиновичу, и он проговорил:

- Как здесь хорошо! Какое прекрасное местоположение!

- Для приезжающих! - подхватила Настенька. - Впрочем, это единственное место, где мне легче живется, - прибавила она и попросила у Калиновича папироску, которую и закурила в трубке у дяди.

Капитан покачал ей головой и проговорил:

- Смотрите, папаша увидит.

Настенька очень любила курить, но делала это потихоньку от отца: Петр Михайлыч, балуя и не отказывая дочери ни в чем, выходил всегда из себя, когда видел ее с папироской.

- Гусар, сударь, Настасья Петровна, гусар! После этого дамам остается только водку пить, - говорил он.

Но капитан покровительствовал в этом случае племяннице и, с большим секретом от Петра Михайлыча, делал иногда для нее из слабого турецкого табаку папиросы, в производстве которых желая усовершенствоваться, с большим вниманием рассматривал у всех гостей папиросы, наблюдая, из какой они были сделаны бумаги и какого сорта вставлен был картон в них.

- Вы видели портрет Жорж Занд? - спросила Настенька, ходя по аллее с Калиновичем.

- Видел, - отвечал тот.

- Хороша она собой? Молода?

- Нет, не очень молода, но хороша еще.

- А правда ли, что она ходит в мужском платье?

- Не думаю, на портрете она в амазонке.

- Как бы я желала иметь ее портрет! Я ужасно люблю ее романы.

- А который вы из них предпочитаете?

- Все чудо как хороши! "Индиану" я и не знаю сколько раз прочитала.

- И, конечно, плакали над ее участью, - сказал Калинович. В голосе его слышалась скрытая насмешка.

- Что ж плакать над участью Индианы? - возразила Настенька. - Она, по-моему, вовсе не жалка, как другим, может быть, кажется; она по крайней мере жила и любила.

Калинович слегка улыбнулся и молчал.

- Неужели же, - продолжала Настенька, - она была бы счастливее, если б свое сердце, свою нежность, свои горячие чувства, свои, наконец, мечты, все бы задушила в себе и всю бы жизнь свою принесла в жертву мужу, человеку, который никогда ее не любил, никогда не хотел и не мог ее понять? Будь она пошлая, обыкновенная женщина, ей бы еще была возможность ужиться в ее положении: здесь есть дамы, которые говорят открыто, что они терпеть не могут своих мужей и живут с ними потому, что у них нет состояния.

- Причина довольно уважительная! - заметил Калинович.

- Только не для Индианы. По ее натуре она должна была или умереть, или сделать выход. Она ошиблась в своей любви - что ж из этого? Для нее все-таки существовали минуты, когда она была любима, верила и была счастлива.

- Ей бы следовало полюбить Ральфа, - возразил Калинович, - весь роман написан на ту тему, что женщины часто любят недостойных, а людям достойным узнают цену довольно поздно. В последних сценах Ральф является настоящим героем.

- Ральф герой? Никогда! - воскликнула Настенька. - Я не верю его любви; он, как англичанин, чудак, занимался Индианой от нечего делать, чтоб разогнать, может быть, свой сплин. Адвокат гораздо больше его герой: тот живой человек; он влюбляется, страдает... Индиана должна была полюбить его, потому что он лучше Ральфа.

- Чем же он лучше? Он эгоист.

- Нет, он мужчина, а мужчины все честолюбивы; но Ральф - фи! - это тряпка! Индиана не могла быть с ним счастлива: она попала из огня в воду.