Тысяча девятьсот восемьдесят пятый

Он преодолел последнюю ступеньку, протащился еще метров десять и встал у стены (в этом месте коридор расширялся, так что он мог стоять, не мешая проходившим мимо пассажирам). Держать глаза открытыми он был не в состоянии. Думать тоже. В ушах нарастал странный гул — будто неподалеку взлетал реактивный самолет. Сила тяжести почему-то изменила свое направление, так что для сохранения равновесия Эрику пришлось накрениться вправо и прислониться к стене. Что он здесь делает?… Зачем он сюда пришел?… Почему ему не удалось прожить свою жизнь спокойно и счастливо, как остальным миллионам граждан?… Не находившие ответов разъяренные вопросы бились внутри Эрика, сотрясая его грудную клетку. «Человек В Сером Костюме мертв … Человек В Сером Костюме мертв …» — монотонно шептал кто-то невидимый ему в уши. Где-то глубоко, среди перекрученных судорогой кишок зияла сосущая пустота — как у больного раком, которому вместе с опухолью врачам пришлось вырезать часть жизненно необходимого органа. Тяжелые валы ошеломляющего, неуправляемого, безумного чувства освобождения раз за разом захлестывали Эрика с головой, не давая вдохнуть воздух полной грудью.

Прошло около пяти минут. Ничего не происходило. Через какое время он уже не сможет противостоять желанию сесть на пол?… Чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, Эрик раскрыл глаза.

На него в упор смотрела смутно знакомая молодая женщина.

Он изо всех сил зажмурился, потом раскрыл глаза еще раз.

—  — Эрька!… — позвала женщина хриплым шепотом и шагнула вперед. — Я так и знала!… я знала … — у нее перехватило дыхание, а из глаз брызнули слезы, но голос был полон ликующего торжества, — Я знала, что ты вспомнишь о нашем шуточном уговоре!… -

1 января

На горизонте маячили снежные верхушки гор. Далеко внизу была видна заполненная тропической растительностью долина. Эрик изменил положение рук, и сделанные из тончайшего шелка и невесомых пластиковых соединений крылья затрепетали в ровном потоке воздуха. Долина стала медленно поворачиваться, открывая глазу голубую реку и большой белый дом под красной черепичной крышей. Сидевшая в шезлонге на лужайке перед домом женщина подняла голову и помахала рукой. (Она была босиком, одета в легкое белое платье, глаза закрыты солнечными очками, пышные каштановые волосы лениво шевелились на слабом ветру.) Эрик слегка повернул прикрепленные к его рукам крылья и без усилия заскользил вниз …

* * *

Теплая дружественная темнота заполняла комнату. Тишина по-братски обнимала все находившиеся в ней предметы. Позади оконного стекла медленно планировали бриллианты снежинок. На другом конце огромной многоспальной кровати беззвучно спала Лялька. Промытые ею ссадины на затылке Эрика напоминали о себе тупой несильной болью. Нежный аромат смешанных с тишиной духов витал под потолком. С почти неразличимого в темноте стола неразборчиво мерцала серебряная обертка на горлышке шампанского.

—  — Эрька, ты спишь?

—  — Нет.

—  — Я тоже. — Лялька завозилась, устраиваясь поудобнее, — Давай, поговорим?

Эрик протянул руку за лежавшими на тумбочке очками. Из темноты выступили два стула со сложенной на них одеждой, белые тарелки на обеденном столе, дверь в переднюю.

—  — Вы с Мишкой когда догадались, что мне удалось бежать?

—  — А как стали эти идиоты вопросы задавать — кто мол у него друзья, да у кого он может спрятаться …

Ровно гудел кондиционер. Аквариум на фоне окна казался матовым темно-голубым кубом.

—  — Что ты собираешься делать? — нарушила молчание Лялька.

—  — Не знаю … Выжду несколько дней — пока бабошинские родственники не вернутся. Потом попробую уехать из Москвы … куда-нибудь в Сибирь.

—  — Как ты там устроишься без документов?

—  — Там видно будет … на месте разберусь.

Из кухни доносились мерные звуки капель, падавших из плохо закрученного крана.

—  — Если ты будешь вести себя, как раньше, то долго в живых не продержишься.

—  — Я знаю.

—  — И?…

Прежде, чем ответить, Эрик сделал паузу, прислушиваясь к себе.

—  — Я могу измениться, но переделать себя — не могу. — Он помолчал, не в силах выразить сказанное более ясными словами. — Как и любой человек, я могу стать другим лишь под воздействием …

—  — Я поняла. — перебила Лялька.

Тяжелая бархатная штора еле заметно колыхалась в такт дуновений кондиционера. Стрелки стенных часов светились в темноте.

—  — Ты помнишь свою мать, Эрька?

—  — Да.

—  — Сколько тебе было, когда она исчезла?

—  — Четыре года.

—  — Ты похож на нее или на отца?

—  — Не знаю … у меня не осталось их фотографий.

Эрик закрыл глаза, наслаждаясь чистотой, теплом, сытостью, чувством безопасности и почти полным отсутствием боли.

—  — Ты думаешь, надежда есть? — спросила Лялька.

—  — У кого?

—  — У нас всех — у тебя, у меня, у Мишки … у наших будущих детей …

Прежде, чем ответить, Эрик помолчал.

—  — Думаю, что нет.

—  — Почему?

—  — Мне кажется, что систему разрушить невозможно. Во всяком случае, изнутри и снизу.

Наступила тишина. Маячивший за решеткой оконной рамы уличный фонарь казался узником совести. Видневшаяся в проеме туч полная луна наводила на мысль о волках-оборотнях.