Тысяча четыреста восемнадцать дней(Рассказы о битвах и героях Великой Отечественной войны)

«25 апреля… ровно в 5 часов 30 минут утра начался такой обстрел, какого центральная часть города еще не видывала, и только через час он перешел в обычный беспокоящий огонь. После получения утренних сообщений нам было приказано явиться для доклада (к Гитлеру). Прежде чем Кребс (начальник генштаба) успел начать, выступил Лоренц (советник) и попросил слова.

Утром ему удалось принять сообщение нейтральной радиостанции, которое гласило: при встрече американских и русских войск в Центральной Германии между командующими обеих сторон возникли небольшие разногласия относительно того, кому какие районы занимать. Русские упрекали американцев, что в этой области те не выполнили условий Ялтинского соглашения…

Гитлер загорелся, как от электрической искры, глаза его заблестели, он откинулся на спинку стула.

„Господа, это новое блестящее доказательство разлада у наших врагов. Разве германский народ и история не сочли бы меня преступником, если бы я сегодня заключил мир, а завтра наши враги могли бы поссориться? Разве не каждый день и не каждый час может вспыхнуть война между большевиками и англо-саксами за дележ Германии?“».

Вновь и вновь Гитлер подтверждал свой приказ: сражаться до последнего патрона и солдата. Тех, кто прекращал сопротивление, вешали или расстреливали эсэсовцы. Когда Гитлер узнал, что советские солдаты заходят в тыл к немцам через тоннели метро, он приказал пустить в метро воду из Шпрее, хотя там лежали тысячи раненых немецких солдат и укрывались женщины с детьми.

Нам, читатель, сцена в подвале имперской канцелярии интересна вот чем: были мысли подыхающего фюрера целиком бредовыми или же для них имелись основания? Целиком бредовыми они не были. Господин Черчилль, «враг коммунизма № 1», уже снова размашисто шагал по дороге антисоветизма. После войны стало известно его секретное заявление английскому правительству: «Должен признаться, что мои мысли обращены главным образом к Европе, являющейся матерью современных стран и цивилизации. Было бы страшной катастрофой, если бы русское варварство задушило культуру и независимость древних государств Европы». В переводе на простой и ясный язык слова Черчилля читаются так: «Должен напомнить правительству, что наши хозяева — промышленники и банкиры не столько беспокоятся за будущее Азии, где мы сражаемся с Японией, сколько за будущее Европы. Для империализма было бы страшной катастрофой, если бы примеру советского народа последовали другие народы Европы».

Утаивая до поры истинные чувства и намерения, Черчилль публично восхищался новыми успехами Красной Армии. После Висло-Одерской операции, когда наши войска за 23 дня прошли от реки Вислы из Польши до реки Одер в Германии полтысячи километров и только в плен взяли 141 тысячу гитлеровцев, он писал И. В. Сталину: «Мы очарованы вашими славными победами… Примите нашу самую горячую благодарность и поздравление по случаю исторических подвигов».

Чем ближе был конец кровопролитной войны, тем прямее изъяснялся английский премьер. 1 апреля Черчилль в послании Рузвельту писал: «Русские войска, несомненно, захватят Австрию и войдут в Вену… Если они займут и Берлин… то это приведет к серьезным и грозным последствиям в будущем. Поэтому я считаю, что с политической точки зрения необходимо продвинуться как можно дальше на восток Германии и поставить перед собой цель занять Берлин…»

И еще один совершенно откровенный и, конечно, совершенно секретный вопль английского премьера, напуганного тем, что в странах, освобожденных советскими войсками, власть берет в свои руки народ: «…Советская Россия стала смертельной опасностью для свободного мира… против ее дальнейшего продвижения должен быть создан новый фронт». Вот так-то: фронт против войск, чьи победы «очаровывают»!

Армии США и Англии в то время подошли с запада к Берлину на сто километров. И несмотря на то что главы союзных правительств задолго до тех дней договорились, чьи войска и на каких территориях будут вести военные действия, наши союзники, вопреки договоренности, намеревались первыми войти в столицу фашистского рейха.