Тыл — фронту

Медицинское обеспечение в трудармии и лагерях было плохое. На Бакале медики из уральских трав приготовляли настойку «Адонис-верналис» — универсальное средство от всех болезней. Трудармейцы и заключенные говорили: «Идешь в санчасть, голову неси под мышкой, иначе освобождения не получишь». При всех заболеваниях медик наливал из ведерной бутылки в стакан настойку, давал заключенному, тот выпивал, и на этом лечение заканчивалось.

С 1944 года содержание заключенных и трудармейцев несколько улучшилось. Тем, кто систематически перевыполнял нормы выработки, полагалось выдавать по 1,2 килограмма хлеба; трудармейцы немецкой национальности с работы и на работу ходили уже без охраны. Полностью охранный режим был снят только после победы, в августе сорок пятого. Однако на спецучете с унизительной процедурой ежемесячной регистрации советские немцы находились вплоть до 1956 года.

…Давно прошли те трудные годы. Бывшие трудармейцы — граждане немецкой национальности разъехались по стране. Но многие остались на Урале. Известно, например, что к концу 1942 года на площадке Челябметаллургстроя было возведено для трудмобилизованных 12 рабочих поселков общей жилой площадью 40 тыс. квадратных метров. В рабочем поселке № 4, на месте которого сейчас располагается рынок Металлургического района, а также в поселке № 3, где сегодня магазин «Утес», жили в основном немцы Поволжья. Жили они и в других рабочих поселках. После войны они строили двух- и трехэтажные дома на улицах Богдана Хмельницкого, Сталеваров, Мира. Постепенно эти дома сносятся, на их месте возводятся современные жилые здания.

Многие немцы Поволжья навсегда связали свою судьбу с Челябинском, стали заслуженными ветеранами производства. Здесь вместе с металлургическим комбинатом[12] поднялся и город металлургов и строителей с современным благоустроенным жилым фондом, бытовыми и культурными сооружениями.

Отличными организаторами строительного дела стали и многие трудармейцы управления № 4 Рудбакалстроя. Такими, как Р. А. Райт, А. Е. Майснер, П. А. Эзау, Э. Я. Гуйо, Р. Г. Франк, гордятся в нашем небольшом городе. Сейчас некоторые из них на заслуженном отдыхе, другие уже ушли из жизни. Но те, кто жив, никогда не забывают трудное военное время — время суровых испытаний, когда, находясь, казалось бы, даже в нечеловеческих условиях, они вместе со всем советским народом помогали нашей армии добывать Победу.

Е. П. ТРОФИМОВ,

работник Бакальского рудоуправления

Дни и ночи у мартеновских печей

По железной дороге, которая полудужьем опоясывает Златоустовский металлургический и потом ныряет в междугорье, запыхавшиеся усталые поезда везли с фронта раненых, а им навстречу по другой колее бежали тяжелые эшелоны с танками и орудиями.

В мартеновском цехе, одном из самых старых на заводе, висячие садочные машины с облизанными огнем хоботами, словно мамонты, ворочаются над площадками, суют мульды с шихтой в огненные зевы печей.

На дворе морозная ночь, а у печи жарко: идет доводка плавки. Подручные бросают лопатами в печь известь, одежда на них дымится, пот — ручьем. Сталевар Иван Стругов машет рукой, останавливая подручных:

— Порядок!

Постоял в задумчивости, покусывая пшеничный ус, и подошел к плите, над которой первый подручный уже выливал в чугунный стаканчик из длинной стальной ложки взятую из печи пробу.

— Ну, голубушка, живо присылай анализ! — командует тихо, но жестковато Стругов пирометристке Ане Игольниковой, девочке в синем халатике.

Лаборантка щипцами подхватила стаканчик с застывающим в нем металлом и упорхнула, будто ее тут и не было.

Иван Савельевич нервничал, войлочную шляпу с синими очками отбросил, полотенцем обтирал лицо, посматривая на мастера Бубнова, который с иронической улыбкой вышагивал по площадке, ожидая вестей из лаборатории. Тот держится с достоинством человека, знающего себе цену. Всем видом демонстрирует спокойствие, как бы говоря: суетиться нечего, все будет в порядке.

Стругов строг, любит ювелирную точность в исполнении всякой, даже мелкой работы. Подручные у него вышколены, дело знают до тонкостей и чаще всего слышат от бригадира ходкое в ту пору слово: «Даешь!»

В раздевалке, где начальник смены проводит оперативки, Стругов обычно сидит, притулившись к стенке, голоса не подает. Если скажут ему: «До конца смены, кровь из носа, надо выпустить со второй печи плавку!», — отвечает односложно: «Постараемся». И опять как в рот воды набрал. Зато, поднявшись на площадку, преображается. Подмечает все, что не сделано теми, от кого приняли смену, и работает вместе с подручными до седьмого пота. За семь часов выпускал Стругов плавку. По тем временам такое достижение было куда как не частым.

А ночь плывет над цехом. Отсветы от выпускаемых плавок зарницами бросаются ввысь, поджигая кромки туч. В разливочном пролете тоже горячка: там, где слитки поостыли, их выбивают из изложниц. Потом, когда они возьмут цвет синевы, набрасывают цепи, и краны, подхватив их, осторожно кладут на тележки рядком.