Тыл — фронту

Начались страшные дни блокады. Голод, холод, затемнение, бомбежки и артобстрелы — все довелось пережить. Совсем обессиленных, на грани истощения, погрузили нас в самолет, вывезли из города. Потом эвакуация в глубокий тыл. Ехали в товарных теплушках. Поезд шел медленно, давал дорогу встречным воинским эшелонам…

Только через месяц прибыли наконец в Челябинск. Он показался нам сначала таким спокойным, мирным, будто и не было войны. Но очень скоро поняли: город живет по законам военного времени. Повсюду бросался в глаза лозунг: «Все для фронта, все для победы!».

Разместили приезжих кого где — в общежитиях, школах, у местных жителей. Нашу семью приютила в своей комнатке женщина с дочкой — моей сверстницей. Впятером на восемнадцати квадратных метрах и жили всю войну. Как говорится, в тесноте, да не в обиде…

Вслед за братом и я пошла на завод. Врезалось в память 16 января 1942 года, когда впервые переступила порог проходной. Целое скопище танков. Казалось, они вот-вот ринутся в бой. Грозно вздымались жерла орудий. Холод, ветер, а вокруг под открытым небом работали люди. Они время от времени подносили руки ко рту, отогревая их своим дыханием.

Я совсем оробела. Стою, с места сдвинуться не могу. Сейчас начну вспоминать и, как в кадрах кино, вижу себя: худенькая, одни глаза да заострившийся нос на лице, с головой, замотанной поношенным клетчатым платком, в растоптанных валенках, в мамином не по росту, старом пальто. Как устоять в такой одежде против уральских морозов? А они в ту зиму были трескучие — под сорок градусов. На улице — стужа, в домах — почти как на улице.

Первое, что увидела, когда пришла в свой цех, — костер посреди пола. То женщина к нему приблизится, зябко поеживаясь, то подросток подскочит, хлопая ладонью о ладонь. Кругом станки гудят, под потолком кран грохочет, там и сям автокары снуют.

— Что, испугалась? — услышала вдруг голос рядом. Женщина с добрым, открытым лицом улыбалась, глядя на меня. — Я мастер, пойдем, покажу тебе твое рабочее место.

Подвела к сверлильному станку. Он высокий, а я маленькая. Не знаю, как и подступиться. Кто-то подал деревянный ящик:

— Вставай на него, удобнее будет.

Вот так и начала я работать в Танкограде. Весь 1942 год сводки Совинформбюро были тревожными. Враг наседал на Ленинград, рвался к Сталинграду. От нас требовалось одно — давать Красной Армии танки. Давать как можно больше.

Вот тогда-то на нашем участке и родилось движение фронтовых комсомольско-молодежных бригад. Идею подала Анна Пашнина. Она же возглавила первую такую бригаду.

Переношусь мысленно в те незабываемые дни. Передо мной пролет цеха, ряды станков, и за одним из них Аннушка — в жакетке защитного цвета, в красном беретике на белокурых кудряшках. Работает — не подступись: наклонилась к станку, все внимание сосредоточено на детали, движения точны, рассчитанно-скупые.

И под мое начало определили двенадцать девчат. Высоко над станками появился плакат: «Здесь работает комсомольско-молодежная фронтовая бригада имени Зои Космодемьянской. Бригадир Шура Садикова».

Нашим девизом в те дни стало: «Станок — оружие, участок — поле боя». Часто мы по двое-трое суток не уходили из цеха, чтобы не терять ни минуты, все силы отдать выполнению задания.

Дыхание фронта, если можно так сказать, мы ощущали постоянно. Не раз бывало так: обрабатываешь деталь, а рядом стоит фронтовик, прибывший за боевой машиной, ждет, когда закончу обработку. Принимает деталь из моих рук и спешит с ней на сборку.

Между фронтовыми бригадами разгорелось соревнование. Всем хотелось быть впереди. Иногда сразу после смены, несмотря на усталость, бежим на другой конец завода, в цех, где работала бригада Василия Гусева.

— Ну как, ребята, дела?

Видим, смеются у Васи глаза. Значит, обогнали нас «гусята».

Уходим огорченные, но не обескураженные. На другой день беремся за работу еще горячей.

Надо ли говорить о том, что пример в труде всегда показывали коммунисты, старшие товарищи. Они вели комсомольцев, молодежь за собой…

Бодрились мы, не унывали, а жизнь была совсем нелегкой. И голодно, и одеться не во что. Юбки, кофтенки поизносились, на ногах — брезентовые ботинки или босоножки на деревянной подошве — только стукоток стоит при ходьбе. А как хотелось выглядеть попригляднее. Тут уж не до шелковых платьев, не до туфелек на высоких каблуках. Пришьешь белый воротничок, повяжешься яркой косынкой — глядишь, и нарядной стала. Девчонки ведь…

Жила наша бригада дружно. Помню, как-то раз не вышла на работу Аня Машукова. Неслыханное дело. После смены кинулись к Ане домой. Жила она в холодном и сыром полуподвале. Приходим, а она лежит больная. Поверх одеяла гора тряпья накидана. Лицо бледное, губы запеклись, глаза лихорадочно горят, волосы разметались.

— Ой, девочки, не могу подняться, сил никаких нет, — еле слышно прошептала она. — Подвела вас, вы уж меня простите.

— Да ты, Аня, не волнуйся, — как можно бодрее ответила я. — Задание мы сегодня выполнили, даже с превышением. Поесть вот тебе принесли.