Ты знаешь, я знаю (СИ)

Она ничего не ответила. У Кадди не было никаких сил спорить с нахалом. Уходя из ее кабинета, Грег Хаус весело насвистывал. Ежедневный ритуал «угнетения Кадди» был выполнен достойно.

Однажды — о, однажды Грегори Хаус преодолеет кризис. Тогда его мотоцикл обоснуется у крыльца дома Кадди, а его руки — на ее заднице. При мыслях о том блаженном времени Хаус причмокнул, салютуя тростью в честь роскошных бедер Лизы.

Оставался второй ритуал — «порабощение Старика Джимми». И в этот раз злорадному диагносту удалось потешить себя: Уилсон выронил из рук косяк, который сворачивал для очередного своего умирающего пациента. Хаус даже улыбнулся: вчера он неплохо курнул с Уэстерфильдом, ветераном еще Второй Мировой, погибающим от рака печени. Старик и он развлекались, куря один косяк за другим и глядя на какую-то бессмысленную порнуху.

Работа врача — тяжелейшая и неблагодарная; сталкиваясь постоянно со страданиями и болью, нельзя оставаться принципиальным моралистом до мозга костей. У каждого врача свои грешки, и, чем лучше врач, тем больше за ним тайных увлечений, пороков и сплетен. За Уилсоном, если не считать количества его жен, грехов водилось на удивление мало, несмотря на то, что он был врачом от Бога.

— У тебя есть то, что мне нужно, — ткнул без лишних предисловий Грег тростью в друга, — дай мне это скорее, братан.

— Это не тебе, — кивнул Уилсон на марихуану, — и имей в виду, я знаю, что ты и старик Уэстерфильд…

— Рецепт на викодин, — оборвал его Хаус, — совершенно законно — Мамочка разрешила.

— Ты, должно быть, совершенно ее довел, — Джим развернулся в кресле с упаковкой викодина — у него в сейфе, как правило, их лежало три, специально для Грега, — у меня есть сертификат на занятия йогой. Не хочешь сходить?

— Что я там забыл? У этих ребят свальный грех не в почете, — пробормотал Хаус, отправляя в рот две таблетки, — лучше отправлюсь расширять сознание к нудистам-хиппи. Там компания поприятнее.

— Ты невыносим, — привычно всплеснул руками Уилсон, решивший до конца жизни бороться за нравственный облик лучшего друга, — никогда не хотелось перестать жрать эту дрянь, пить перед телевизором по воскресеньям, и заняться здоровым образом жизни?

— Да, папа, я делал это, когда был маленьким, — кривлялся привычно Хаус, пританцовывая с тростью и пытаясь оценить действие лекарства, — лучше в стриптиз. Айда вечером!

Уилсон закатил глаза. Пока он вставал и разворачивался, чтобы налить себе чай, Грег привычным, отработанным за годы движением быстро смахнул примерно со спичечный коробок марихуаны на какую-то бумажку, и скомкал, пряча в карман.

— У тебя очередной успешно завершенный случай? — поинтересовался Уилсон. Хаус нетерпеливо покачал головой.

— У меня совершенно новый случай.

Необычная пациентка досталась Хаусу прямиком из гастроэнтерологии. Анализы все пухли и пухли, а результатов исследования не было. Все поставленные диагнозы всякий раз отсеивались новыми, внезапно возникающими симптомами.

Желтушная, худая девушка неуверенно говорила что-то об отсутствии аппетита, потери тургора кожи и выпадении волос. Но ему было достаточно пары внимательных взглядов, чтобы распознать ее ложь. Она врет. Она врет, прямо здесь и сейчас. Хаус приободрился.

Большинство людей не вылечиваются лишь потому, что не желают раскрывать свои маленькие грязные секреты. Будь то сифилис, гонорея или лобковые вши, чесотка, герпес… — люди лгут. Все в мире лжет. Хаус любил ловить людей за их постыдные тайны. Но вот этой тайне было лишь суждено раскрыться перед ним в строчках анализов и снимках с томографии.

Глядя на него, любой человек с медицинским образованием испытал бы бешеный восторг от слаженности его движений. Все его действия имели цель. Внимательно осматривая недиагностируемую пациентку, Грегори Хаус отмечал про себя все особенности течения ее болезни: темную кожу локтевых сгибов, выпирающую левую ключицу, бледные родинки под чуть опустившейся грудью, неестественно втянутый живот и мелко дрожащие руки.

Хаус улыбнулся, просматривая карту пациентки. Случай обещал быть «ювелирным» и красивым.

— А где твоя распутная подружка? — спросил он у Формана, — пусть она соблазнит эту анорексичку: девица что-то явно скрывает. Скорее всего, она жрет трициклические антидепрессанты пачками или отрывается с таблеточкой экстаза где-нибудь в ночном клубе.

— Сделаем анализы на токсины, — вполголоса перевел сам для себя Форман, — у нее нет брадикардии, ферменты печени только чуть-чуть повышены. Температура пониженная на полтора градуса — полагаю, это возвратная лихорадка…

— Проверьте еще раз, — отрезал Хаус, — не хочу смотреть на нее слишком долго, это претит моему чувству прекрасного. Через двадцать минут — в моем кабинете.

— Привет, болид, — сказал он, обращаясь к Тринадцатой, которая влетела в кабинет, едва успев притормозить: на ней сегодня были особо высокие шпильки, — пока ты еще не сбавила газ, может быть, сбегаешь мне за парочкой булок с курагой? Чертовски голоден. О, что я вижу! Старина Тауб не забыл своего лучшего друга дядю Хауса!