Переместив руки, осторожно разминаю виски.
Тяжело признавать, но мне интересно, что же такого сказал или сделал братьям Ян… Ох, да ну на хрен! Ну сколько же можно?!
Собравшись с силами, покидаю спальню.
– Подвезти тебя на работу? – папа выскакивает с этим вопросом из-за угла в коридоре, словно только меня и ждал. – Мне как раз в администрацию нужно.
– С утра пораньше? – смеюсь сипловато. Как-то же нужно вытолкнуть эмоции. Меня триггерит, что родители снова пытаются лезть в мою жизнь, но я пытаюсь этого не показывать. Знаю, что сухая уверенность и спокойная категоричность действеннее. – Пап, прекращай, – в голосе появляются предупреждающие нотки. Поправляя перед зеркалом повязанную на шее белую косынку, нахожу в отражении багровое, как мое платье, лицо отца и задерживаю на нем автократический взгляд, которому у него же научилась. – Не вздумай вмешиваться, – предупреждаю достаточно жестко. – Со своей жизнью я разберусь сама.
– Да я и не собирался… Кхе-хе… – выдает отец хрипло, смущенно и явно раздраженно. – Правда ведь по дороге нам…
– Спасибо, – перебиваю его негромко, но твердо.
Еще один беглый взгляд, и я, не прощаясь, покидаю квартиру.
Честно признаться, рассчитываю на мягкое вхождение в зону турбулентности. Приезжаю в офис намного раньше положенного времени. Делаю кофе и занимаю рабочее место, намереваясь просидеть за работой минимум до обеда.
Но…
Нечаев собирает совещание отдела.
Едва эта новость добирается до меня, цепенею. Уставившись невидящим взглядом в экран монитора, даже моргнуть неспособна.
Бах-бах-бах-бах-бах-бах-бах… Удары сердца не просто оглушают.
Они парализуют работу нервной системы, вызывая в моем организме какой-то глобальный катаклизм. Они превращают мои внутренности в фарш. Они размазывают по ребрам бушующие эмоции. Они в физическом смысле меня убивают.
Прижимая к груди задрожавшую ладонь, медленно двигаю ресницами. Натужно вдыхаю кислород. И быстро смахиваю выкатившиеся из глаз слезы.
– Ты в порядке?
Сочувствие, которое проявляет Алла, и дает мне силы собраться.
Ненавижу всякого рода жалость! А относительно Нечаева она и вовсе хуже средневековых пыток.
– Конечно, – выдыхаю и принимаюсь спешно собирать разложенные по столу документы.
Поставив листы боком, якобы с целью выровнять, громко стучу.
Марина-Арина, замерев на мне взглядами, на миг теряют нить разговора.
– Ноги моей не будет там, где меня не ценят, – продолжает одна из них в какой-то момент. – Ни за какие деньги.
– Да-а-а, – подобострастно поддерживает вторая. – Ты права, Арин. Молодец. Горжусь тобой, дорогая.
– Спасибо, Марин, – жеманничает «дорогая». – Я потому ей так и сказала… Дескать, подумаю. Посмотрю по вашему поведению.
– По вашему поведению! Конечно, Арин! – подхватывает гениальную мысль верная подруга.
Господи…
Трясу головой, чтобы отключиться от этой волны.
Каждый раз, когда слушаю этих кукушек, в моей голове, как сказал бы старый Ян, вступают в процесс размножения дрозды. Хотя он, конечно же, сказал бы откровеннее.
Боже мой… Ян!
Я же совсем не готова с ним столкнуться!
Но выбора нет.
По пути в конференц-зал разговариваю с Риммой Константиновной, которая в предвкушении встречи со своим любимым начальником вся раскраснелась, разулыбалась, глазами заискрила… Черт возьми, буквально расцвела! Разговариваю с ней, даже смеюсь, но уже в дороге чувствую, как сгорает воздух в моей атмосфере.