Ты, уставший ненавидеть

На душе было тяжело. Страх, гнавший его по улице с самого утра, теперь почти не ощущался, он словно спрятался, ожидая своей очереди, и вместо него в душе проснулись недовольство собой и отчаянный стыд. Орловский решил, что вел себя попросту безобразно. Он пришел в церковь, священник, почувствовав, что случайному гостю нужна помощь, обратился к нему, а он, всегда считавший себя воспитанным человеком, обрушился на отца Леонида чуть ли не с руганью! В голове пронеслись сказанные только что фразы, и Юрию стало совсем не по себе. «Погубили страну»! Смелым же он оказался в разговоре с беззащитным священником! И откуда только взялись такие выражения у него, интеллигента? «Банда», «разбойничья шайка»… О тоне, которым это все говорилось, вообще не хотелось вспоминать.

Юрий с детства не любил повышать голос – равно как и то, когда голос повышали в разговоре с ним. Даже в редких беседах с Терапевтом, когда вокруг было заведомо пусто и безопасно, он был всегда сдержан и спокоен даже если пересказывал то, новое, что удавалось узнать и что заставляло порой задыхаться от ужаса и гнева. И вот, сорвался – и где, в храме! Хотелось немедленно вернуться, извиниться – извиниться по-настоящему. Нет, он не был согласен с отцом Леонидом. Юрий считал, что имеет полное право на ненависть к врагу, но ведь он говорил со священником! У церкви своя правда, и поэтому священнослужителей не посылают в бой…

Он уже твердо решил вернуться, но, опомнившись, поднял взгляд – и замер. Двое, о которых он успел забыть, были прямо перед ним, у выхода из переулка. Очевидно, им надоело ждать где-то за углом, и теперь оба стояли здесь, прямо на брусчатке мостовой. Тот, что помоложе и пониже ростом, беззаботно покуривал папироску, и на лице его плавала блаженная ухмылка давно не курившего человека. Второй – постарше и повыше – тоже держал папиросу в пальцах, но не курил, а раздраженно вертел ее, словно его что-то в этой папиросе не устраивало.

Юрий сделал несколько шагов вперед, остановился, а затем заставил себя вновь двинуться дальше. Да, они не собирались таиться. Очевидно, сейчас эти двое уступят дорогу, затем вновь потащатся следом…

Они действительно расступились, но внезапно, когда Юрий оказался как раз между «топтунами», один из них, тот что постарше, хмыкнул, сунул не понравившуюся ему папиросу в карман, и повернулся к Юрию:

– Слышь, Орловский, ты ведь «Нашу марку» куришь? Кинь папироску!

На миг стало холодно. Ни о чем не думая, Юрий сунул руку в карман пиджака, выхватил пачку и не глядя отдал ее типу в дорогом костюме. Тот извлек одну папиросу, аккуратно закрыл коробку и отдал ее Орловскому:

– Благодарствую. Никакого сравнения!

Он прикурил, с наслаждением пустив в небо струю дыма. Юрий все еще стоял, машинально поправляя пиджак. Тот, что был помоложе, продолжал как ни в чем не бывало блаженно ухмыляться.

– Да ты чего? – удивился старший «топтун». – Гуляй дальше, Орловский! Тем более, в храме побывал, душу облегчил…

Не дослушав, Юрий шагнул прочь. Через мгновение сзади неторопливо зашлепали по мостовой две пары туфель. Орловский заставил себя не оглядываться и резко ускорил шаг. Его вновь охватил гнев, но уже не на себя, а на тех, кто неторопливо и тщательно готовил расправу. «Нельзя их недооценивать», – вновь вспомнились слова Терапевта. Да, они вцепились мертвой хваткой. Пока еще только здесь, на улице, чтоб не отпускать ни на шаг, заставив почувствовать свое вездесущее всесилие. А скоро – и там, в лабиринтах Большого Дома, где за него возьмутся по-настоящему…

Юрий не выдержал и все-таки оглянулся. «Топтуны» шли медленно, как бы нехотя, прогуливаясь, но умудрялись не отставать. На мгновенье его охватило жуткое чувство бессилия. Захотелось что-то сделать, чтоб согнать наглые ухмылки с лиц этих уверенных в себе типов. Взгляд скользнул по улице, по высоким пятиэтажным домам, и Орловский невольно усмехнулся.

Значит, «гуляй дальше»? Что ж, они даже знают сорт его любимых папирос. Наверное, знают и то, что сейчас он, Юрий, идет по знакомой с детства улице, по которой мог бы бродить даже с завязанными глазами. Ведь там, чуть дальше, стоит шестиэтажный дом, где они жили, покуда десять лет назад не пришлось переехать на Ордынку. И здесь он может показать этим наглецам кое-что из прикладной географии…

Конечно, это было мальчишество, совершенно несерьезное занятие для тридцатитрехлетнего интеллигента накануне неизбежного ареста. Убегать и скрываться он не собирался – хотя бы потому, что прятаться в Столице без помощи Терапевта негде, а за черту вокзалов его попросту не выпустят. Но хотелось что-то сделать – просто, чтобы выплеснуть злобу и чуток потешиться перед неизбежным.

Юрий замедлил ход, мысленно прикидывая знакомые маршруты. Через минуту план был готов. Орловский удержался, чтоб не оглянуться, и спокойно зашагал дальше. Первая, нужная ему подворотня, как раз справа…