Ты умрешь красивой

— Это самое потрясающее кино в моей жизни, Эмиль, — встрял Юбер. — Ты был великолепен, обороняясь длинной стальной штукой с кисточкой от человека, вооруженного пистолетом.

— Ты что, следил за мной по камерам? — кинулся на второго дядю Эмиль.

Тот развел руками.

— Но ты ведь сам просил их расставить! И велел присматривать за квартирой.

— Мы договорились, что ты будешь делать это тогда, когда я скажу.

— Я его об этом попросила. — Зоя обвила рукой торс брата. — Ну не дуйся! Ты его первый поймал. Мы думали, наша помощь не потребуется. Ты его держал вот так. — Она сжала кулак.

Лицо Эмиля скривилось.

— Ты должна была предупредить, что потеряла телефон. Я с ума сходил весь день!

— Да, телефон нам сильно подпортил план. — Зоя сомкнула руки на его поясе. Лежащий на песке Мелек был позабыт, будто старая, надоевшая кукла. Вокруг него вились только полицейские и медработники. Вере стало его жалко.

Зоя продолжала уговаривать брата:

— Ну не дуйся. Я же вовремя пришла к вам на выручку.

— Нет, ты сделала это специально! Тебе нужна была эта сцена. Ты резала себя на людях, на глазах у всех! Ломала комедию…

— Если поверил ты, то поверил бы и он…

— Ты все слишком затянула! — негодовал Эмиль.

— Он должен был выговориться. — Зоя посерьезнела. — Он заслуживает сочувствия.

— Он заслуживает гильотины!

— Нет, Эмиль, нет. — Ее лицо стало строгим. — Его историю теперь не оставят без огласки. Запомни, не бывает плохих и хороших людей, есть только причины и следствия. И я прослежу, чтобы не было никакого самосуда.

— Я прошу прощения, — встряла, наконец, Вера, которую больше беспокоила лужа крови под их ногами. — Эмиль, а тебе не надо ли в больницу?

Все уставились на его красный кед и темный песок под ним.

Эпилог

Вера сидела напротив Юбера, тот — в своем кожаном кресле за обширным столом, листая бумаги.

— Ну-у, — протянул он наконец, — теперь все, что вам остается, моя милая Вера, это подписать разрешение на печать. Но еще раз предупрежу: если вы это сделаете, то станете обладательницей десятков, сотен тысяч евро, а если нет, то ваше имя, возможно, не покроется позором. Вы ведь ее не читали?

— Нет, и не буду.

— Вам же проще! — Юбер улыбнулся, сложил бумаги и протянул их Вере. — Подписывайте.

Она заколебалась, беря в руки договор и ручку.

— А что… там все очень плохо?

Юбер замялся.

— Ну, есть… много откровенных сцен, и вы в них главная героиня. Но все очень эстетично. Это искусство, Вера! Как «Олимпия» Эдуарда Мане, «Венера Урбинская» Тициана, картины Эгона Шиле.

— Эка вы замахнулись!

— Поверьте, это — разрыв шаблонов. Книга, написанная одними метафорами. Метафоры, метафоры, метафоры… Сплошные метафоры, как кольца улиток, скользких, раскормленных, жирных. Но интересно! Заставляет мозг попотеть. Не для всех, не для всех… Это как смотреть на картинку, вроде тех, на которых ничего не понятно, а потом бац — и дельфин прыгает через кольцо. Мм… — Он призадумался. — Или есть такое полотно у Боэтти, называется «Все»…

— Тогда почему вы так неуверенны?

— Вы гражданка другой страны. Я не знаю, как на это посмотрят в России.

— А как посмотрят здесь?

— Вы видели фильм Вуди Аллена, в котором он играл режиссера, снимавшего свою ленту слепым?

Вера улыбнулась. Комедии Вуди Аллена — единственное, что сейчас способно ей помочь пережить нервный срыв после приключений с маньяком.

— Он снял фильм, и тот провалился в Голливуде.

— Верно. А в Париже премьера прошла с успехом. Во Франции все можно, это волшебная страна, милая моя. Подписывайте, не раздумывая!

И она поставила своей размашистый росчерк, отпустив в плавание последнее творение Куаду, в котором она блистала, как самая настоящая Олимпия.

— Этот текст достоин своей эпохи!