Ты только живи

— Позвонила в посольство через неделю. Сотрудник, тот самый, второй, сказал, что полиция Эвроса не получала за последнее время никаких заявлений о пропаже, гибели или несчастном случае с кем-либо из иностранцев. Туристский сезон, мол, уже окончился, иностранцев на побережье мало, и если что — это сразу стало бы известно. Я настояла, чтобы он записал мой телефон. Как оказалось, не зря: неделю или полторы спустя они позвонили и сообщили, что заявление от какого-то грека все-таки было — на Самотраки при невыясненных обстоятельствах пропал некий иностранец по имени Димитрос. Вроде бы утонул, когда плавал на лодке. У меня все внутри оборвалось, но я еще как-то успокаивала себя: во-первых, Димитрос все-таки не Дмитрий, а во-вторых, с какой стати он стал бы кататься на лодке? А потом — потом они прислали вот это… — Инна выбрала из стопки писем не очень четкий ксерокс какой-то заметки и протянула мне.

— Потом — это когда?

— Через несколько дней, когда я перезвонила, чтобы узнать, нет ли каких новостей. Тот мужчина сказал, что есть, и по его тону я поняла, что он готовится сообщить что-то неприятное. Он прочитал мне эту заметку, но я настояла, чтобы он передал ее еще и по факсу — специально сходила в офис к одному знакомому. Вот, наверное, почему она так расплылась.

Я стал читать:

«Несчастный случай.

Как стало известно редакции, на прошлой неделе у берегов Самотраки произошел несчастный случай с иностранцем, находившимся в Греции с частным визитом. Погибший предположительно является гражданином Белоруссии Дмитрием Захаропулосом. Лодка, на которой он отправился на морскую прогулку, перевернулась, и он сам, вероятно, утонул. Рыбаки деревни Лаккома несколько дней спустя нашли на берегу прибитую волнами перевернутую лодку, на которой Захаропулос вышел в море. Тело обнаружено не было.

Соб. инф.»

Сообщение оставляло Инне крошечную, в четверть процента, надежду: и «тело обнаружено не было», и Дмитрий Захаропулос являлся в нем гражданином Белоруссии лишь «предположительно». Но я понимал, что это именно четверть процента — если не меньше.

— Откуда это?

— Вероятно, из греческой газеты.

— Гм… на русском языке?

— Ничего удивительного: поскольку в стране много бывших русских, ну, понтийцев, там печатаются и газеты на русском языке. Самая известная из них — «Афинский курьер». Я нашла по Интернету их телефон, позвонила, но там заверили, что такой информации не давали. Я спросила у них, какие еще есть издания на русском. Сказали, газета «Омония», дали телефон. Но и там заверили, что ничего подобного не печатали.

Ксерокс захватил и часть другого газетного материала, находившегося рядом, но обрывки слов, оставшихся от него, — «проб…», «реши…», «по-пр…», «…ющих» — не давали ни малейшего ключа.

Я повертел свою чашку с недопитым кофе и спросил:

— Тогда что это была за газета? Ты не пыталась узнать в посольстве?

Инна горько усмехнулась.

— Достала я их своими звонками, Игорь. Люди занятые, государственные — а тут какая-то баба со своими пустяками. Когда опять позвонила, мне сказали, что факс пришел из Александруполиса, а больше они ничего не знают. В общем, разговаривал тот сотрудник уже довольно раздраженно: мол, примите, конечно, соболезнования, но чем мы можем вам теперь помочь? Раз тело… — голос Инны дрогнул, — боже мой, какое ужасное слово!.. раз тело не найдено, то и об отправке его на родину речи не идет, ну, а если вы, женщина, желаете узнать какие-то детали, то и приезжайте сами в Грецию, а у посольства несколько иные функции. Наверное, они правы по-своему: посольство — не сыскное бюро. К тому же они в Софии. Я может быть и поехала бы, но матери стало хуже, я уже думала… — она не договорила.

— Сколько прошло времени с тех пор? — мягко спросил я.

— Почти три месяца.

«Время работает против нее, — подумал я. — Или, теперь, против нас? С каждой неделей шансов найти Дмитрия — нет, хотя бы выяснить какие-либо подробности, — все меньше. О том, чтобы найти в море утопленника, можно вообще забыть. Разве что… его выбросит волнами на берег, вспухшего и обезображенного до неузнаваемости. Хотя какой там выбросит, раз прошло уже столько времени!»

— Но знаешь, — она взглянула на меня заблестевшими глазами. — Я чувствую, что он жив.

«Чувствую, что он жив, — или не хочу верить в то, что он мертв?» — хотел спросить я, но промолчал.

— Я даже к экстрасенсу ходила.

— К гадалке, что ли? — хмыкнул я.

— К экстрасенсу, — упрямо повторила Инна. — К женщине, которую мне порекомендовал один знакомый. Сначала принесла ей цветное фото Дмитрия. Но она сказала, что лучше черно-белое. Я сделала, как она просила. И она заявила, что он жив. Прямо так и сказала: «От снимка исходит энергия живого человека».

«Ну-ну. Знаем мы всех этих кашпировских, чумаков и юриев лонго вместе взятых», — подумал я, но вместо этого спросил:

— Но как тогда появилась заметка? Или это шутка какого-нибудь типа с извращенным чувством юмора?

Инна не ответила.

— Хорошо, и что же могло с ним случиться, как ты полагаешь?