Ты слишком хороша для слез

Огромный покой воцарялся в Ней. Неслышные тихие воды плавно относили Ее на другой берег. В окна билась жизнь. Но здесь она казалась лишней, быстрой, суетной, состоящей из мелких, ничего не значащих кусочков. Она уплывала от нее в другой мир. Душа за много лет успокаивалась. Ей ничего не было нужно, не было больно. Она даже о Лене думала как о чужом, постороннем человеке. Ей стало безумно жалко и его, и всех тех людей, кто оставался в мире, откуда Она уплывала. «Мучаются, бедные, мучают других… А зачем?» Она не замечала, что плачет. Слезы просто текли по щекам, а Она плыла, и воды смывали с Нее все унижения, сомнения, суету, боль и страхи. Неведомая огромная сила занимала место в душе. Судьба вдруг разжала железную хватку и выпустила Ее из своих беспощадных рук. Измятая, скомканная, истерзанная, Ее душа освобождалась от этого мира и уплывала в другой, милосердный… А невидимые пальцы все расплетали и расплетали узлы, которые Она так старательно связывала в той жизни. Она слышала, отчетливо слышала, как отрываются нити Ее привязанностей, привычек, убеждений, боли. Она становилась тихой, мудрой и бесконечно доброй ко всем на свете. Ей захотелось попросить прощения за свою непутевую бездарную жизнь, несбывшуюся любовь и простить всех… «Господи, спаси, сохрани, дай им все, чего хотят, пожалей их, Господи». Ее губы в первый раз шептали эти слова. А слезы текли и текли по щекам, и воротничок на кофточке стал мокрым. Перед глазами поплыл Леньчик, запутавшийся, замороченный, с грустными глазами и пустым сердцем. Она бросилась к нему, стала развязывать сеть, в которой он бился, пытаясь освободиться от их такой безрадостной жизни. Веревки были прочными, не поддавались. Она начала рвать их зубами, заплакала от бессилья, но тут вдруг сеть соскользнула сама, и рассыпалась на мелкие части. «Мой маленький, мой бедный, – шептала Она, – мой несчастный, ты свободен, живи, радуйся, люби!» Леонид согласно кивнул головой, и на лице его появилась улыбка, которую Она видела в последний раз в десятом классе. Душа встрепенулась, стала легкой. А Ленька медленно, будто в танце, уплывал, освобождаясь, радостный и счастливый. Появилась нерожденная дочь, которую Она так ясно видела в своих мечтах. Аккуратное личико сморщилось, будто ребенок хотел заплакать. «Ш-ш-ш,– прошептала Она,– не плачь, родная!» Лицо девочки успокоилось. На нем появилось выражение Леонида, когда он бывал доволен.

Ее мысли прервал Харон.

– Надо идти.

Ей очень не хотелось выбираться из очереди и терять обретенное состояние.

– А можно, я еще подожду? – попросила Она.

Харон удивился, но возражать не стал, лишь добавил:

– Я договорился насчет вас. Все в порядке. Так и передайте Леониду Владимировичу.

– Спасибо, – только и успела Она сказать в уходящую спину Харона.

В кабинете на окнах были решетки. Это обстоятельство очень удивило Ее. Врач молодой, но серьезный парень, терпеливо расспрашивал, и очень внимательно рассматривал снимок. Ей стало жалко врача. «Сколько же ему еще предстоит испытаний», – подумала Она, и вдруг погладила его по голове, как своего сына Аркашку. Доктор от неожиданности отшатнулся, но ничего не сказал.

После повторного снимка, Она опять оказалась в очереди. Ей хотелось навсегда замереть, застыть в этом состоянии обретенного великого покоя и силы. Она услышала, будто сквозь толщу воды, как назвали Ее фамилию.

– У вас все отлично, полный порядок, – проговорил молодой врач, – первый снимок не ваш. Ошибка, простите, пожалуйста.

Она ничего не понимала и смотрела на него, не мигая.

– Ошибка, такое бывает, у вас лично все хорошо, нет повода для беспокойства, – уже громче и отчетливей повторил врач.

Она вдруг поняла. Ей захотелось громко закричать и прервать его. И Она бы это сделала, но увидела глаза той женщины, беззвучно плакавшей у стены, увидела в глазах взметнувшуюся дикую надежду. И молчала.

– Вы меня слышите?– переспросил доктор,– ошибка, понимаете, ошибка!

Он широко улыбался.

– Будете жить сто двадцать лет, так и передайте мужу.

Домой Она шла долго, пешком через весь город, останавливаясь и подолгу замирая посреди дороги.

Покоя не было. Душа опять начала болеть нестерпимо. Старое возвращалось. И Берег Дальний уплывал – спокойный, торжественный и долгожданный, превращаясь в маленькую незримую точку…

*Примечание. Харон – перевозчик душ через реку Стикс в царство мертвых в греческой мифологии. Изображался старцем в рубище, плывущим на лодке, к дальнему берегу.

Райское наслаждение

По телевизору показывали Кению. Шум неестественно голубого океана заглушался криками из соседней комнаты: там дрались два Лизкиных сына. Муж Гена невозмутимо лежал на диване и читал газету. Ничто не могло оторвать его от этого классического занятия.

Африканское племя праздновало свой африканский праздник. Обнаженные люди танцевали под пальмами. «Райское наслаждение», – надрывался и грохотал телевизор.