Ты следующий

Каким-то трагическим образом Джагаров оторвался от времени. Мания Власти овладела им и обезобразила. Уже во время первой встречи с Георгием я почувствовал, что он болезненно мнительный человек. Ему непрестанно чудились какие-то темные силы, с которыми надо было бороться. Но я еще не знал, насколько опасно это сочетание мнительности с властью. Неосторожный политик становится легко уязвимым. Но мнительный превращает в жертву все, до чего дотронется. Мне было больно за друга, когда я видел тот сумасшедший деспотизм, который им овладел. Но я ничем не мог ему помочь — мне самому впору было спасаться от этой гибельной заразы. Постепенно Джагаров замкнулся в своем окружении, которое сводило его с ума постоянными восхвалениями и бесконечными доносами на врагов — заговорщиков, масонов, шпионов…

Одним из источников этих то ли мнимых, то ли реальных, то ли бог знает каких еще угроз стал Павел Матев. Тогда он уже превращался в бессменного министра культуры. Тодор Живков говорил, что никто другой на его месте не смог бы так долго ничего не делать. И все же в смутном конце своего правления Живков обратился за поддержкой именно к нему. (А в своих воспоминаниях даже защищал его.)

Павел Матев часто звонил мне по телефону и приглашал выпить чашечку кофе в его министерском кабинете. Несмотря на то что в этих артистичных приглашениях всегда заключалось нечто загадочное, мне было очень хорошо известно, чем они объяснялись. Он наверняка опять написал новые стихи и хочет мне их прочитать. Не было необходимости кривить душой, когда я говорил ему, что его стихи мне нравятся. Тем не менее однажды он удивил меня тем, что поручил задачу повышенной сложности. Матев попросил меня стать составителем книги избранных стихов, которая должна была выйти в издательстве «Народная культура». Я задумался — тут было над чем задуматься, — но согласился. Я знал, что Джагаров болезненно отреагирует на этот мой дружеский жест. Но отказать я не смог — по трусливым соображениям. С настоящими трудностями я столкнулся не сразу. Мне пришло в голову заняться подбором стихов и написанием предисловия во время летнего отпуска в Варне. Глупая идея. Все плавали, ходили на рыбалку или перекидывались в картишки на пляже, ухаживали за незнакомыми девушками или заботились о собственном бессмертии, а я часами сидел на солнце в обнимку со сборником стихотворений Павла Матева.

— И что ты мучаешься? — смеялся надо мной один приятель. — Разве ты не знаешь, что Павел постоянно пишет одно и то же стихотворение? Что там подбирать?

Выбор подходящих стихотворений и в самом деле оказался непростой задачей. В конце концов я решил, что справился и что в результате получился недурной сборник «Сто стихотворений». Тут-то и стряслась «большая беда».

День клонился к вечеру. Мы с Джагаровым сидели за столиком кафе. В последнее время он не приходил в редакцию и не вызывал меня в свой кабинет. Джагаров или присылал своих советников с инструкциями, или лично давал указания в кафе. На этот раз мой с ним разговор протекал спокойно. Но вдруг откуда ни возьмись появился наш общий друг Любен Георгиев. Его лицо было перекошено гримасой обиды (искренней или наигранной — это уже второй вопрос). Он бросил на стол первые страницы еще не переплетенной книги Павла и выкрикнул:

— Джагаров, посмотри, с какими предателями ты работаешь!

Наступила зловещая пауза. Георгий побледнел. Некоторое время мы втроем стояли, замерев, словно в немой сцене из старой пьесы. После чего рука Джагарова пришла в движение и одним взмахом смела листы со стола. Они разлетелись и приземлились на синий ковролин, как чайки, покачивающиеся на волнах.

— Георгиев, вон отсюда вместе с…

И мы с председателем как ни в чем не бывало продолжили наш разговор. В тот момент я им восхищался. Я думал, что наша дружба выдержала испытание. Но, увы, я рано радовался!

Раньше я уже упоминал о советниках Джагарова, которые были вооружены опасными полномочиями, и в этой связи мне вспоминаются печально многозначительные истории. В одном из разговоров председатель сказал мне:

— Я слышал, что в университете появились двое способных критиков. — Он достал пачку сигарет и прочитал мне их имена: Светлозар Игов и Михаил Неделчев. (Джагаров уделял критикам особенное внимание. Больше всего он ценил Тончо Жечева и держал его на высокой ступени служебной лестницы — в Государственном совете.) — Ты бы пригласил их, поговорил… если они тебе понравятся, бери их на работу в газету.

Я так и поступил. Молодые критики показались мне интересными, они обладали уверенностью в себе и эрудицией. И я тут же принял их на работу.

В то время (впрочем, как и всегда) продвижение молодых писателей было политическим вопросом. В двойном объеме это было справедливо и по отношению к критикам. Но «политика» сводилась главным образом к личным интересам писательских группировок и «живых классиков», которые ревниво подсчитывали, сколько раз их имя упоминается в статьях и докладах. Битва за тело Патрокла — ничто по сравнению с возней группировок за переманивание и привязывание к себе свежего таланта.