Ты следующий

Амфитеатр и арена —
на двести человек
или на вселенную…
Сейчас это не имеет значения,
потому что несут на бой петухов,
покрытых
пелеринами из бархата.
К лапам им привязывают нож
и представляют их судье.
И толпа императоров
сейчас определит судьбу гладиаторов…
–  Делайте ваши ставки!
Ставьте на кон, сеньоры!
Пока играют болеро
упорно.
—  Сто солей на правого!
—  Сто солей на левого!
—  Мильон на ультралевого!
–  Мильон на ультраправого!
…Всего лишь миг —
и станут месивом кровавым петухи.
Один из них вернется победителем.
И он умрет позднее,
за кулисами,
где тот, кто сорвал банк, стоит и пересчитывает деньги.
Вот так и в жизни,
черт ее б побрал.
И ставки уже выросли немного…
Но вот конец…
Конец такой похожий.
Смерть политическим шутам!
Смерть всем фразерам!
Смерть всем позерам!
Хотя нередко это честные товарищи…
И я на разные бои смешные приходил.
И убивал.
И тоже был убит.
И ослеплял меня кровавый блеск,
и в клюв мой забивалися песчинки.
А наверху,
в амфитеатре,
по ветру развевались, как кокарды,
те фантастические ирисы —
цветы с осанкой эвкалиптовой…
Вот потому сейчас не безразлично
мне, кто будет песнями моими развлекаться.
И, мнится мне, я будто понимаю,
зачем
и за кого я умираю.

На следующий день в 16 часов я встретился с главой Перуанской компартии Хорхе дель Прадо. Единственное, что я знал о нем заранее, было то, что у него красавица жена. Сообщил мне это, естественно, мой «эрмано» Уинстон. Перуанский вождь говорил монотонно, словно вода стекала по скалам Анд. Мне казалось, что утекает сам смысл.

По мнению Хорхе дель Прадо, правительство генералов имело антиимпериалистическую и антиолигархическую платформу. Но оно искало альтернативу капитализму и социализму и верило, что изобретает новую идеологию (по существу — подобие панарабизма). Военные хотели направлять и развивать революционный процесс без вмешательства политических партий и, естественно, без коммунистов. И генерал Грахан, и генерал Родригес (встреча с которым была назначена на тот же день) называли партийных функционеров «кабинетными революционерами» и демагогами. (Меня не покидало неприятное чувство, что вода тащит меня за собой и уносит в океан.) Генеральское представление о «новом обществе» казалось оратору утопичным. И все же процессы, стимулированные военными, могли бы считаться относительно революционными. Местные генералы, в отличие от чилийцев, проводили аграрную реформу радикально. (Учись у воды, дружище, — думал я. — Ей лучше всего известно, как спускаться вниз.) Самые крупные шахты все еще не были национализированы, но государственный сектор имел преимущество, а большое количество распределенных в прошлом концессий возвращалось в государственное владение. Все это предвещало серьезное столкновение с империалистическими интересами. В последнее время США не поддерживали перевороты военных хунт в Латинской Америке. Поэтому и перуанские генералы не поддерживали Соединенные Штаты. Перуанское правительство объявило себя законным и полагало, что ему ничего не грозит, потому что существовало соглашение между тремя видами войск (пехотой, авиацией и флотом). Но оплотом радикально настроенных элементов были лишь сухопутные войска. Режим действительно имел серьезных политических противников, но угрожал самому себе, ибо мог исчезнуть в результате переворота, организованного реакционно настроенными военными. Генералы знали, что если это случится, то народ и пальцем не пошевельнет, поэтому они хотели влиять на народные массы через СИНАМОС. Но СИНАМОС не был истинным народным фронтом, потому что взял под свое крыло апристов, троцкистов, маоистов и вообще всех противников партии. В связи с этим и нам следовало быть очень внимательными.