Ты против меня (You Against Me)

А сделал он много чего. Рисовал картинки, которые она потом раскрашивала (сто лет назад это было), а когда она пошла в школу, разрешил вместе с ним играть на площадке, хотя она была на два года младше, да и девчонка к тому же. На каникулах в Кении ее укусила собака, а потом попыталась укусить еще раз, и он заступился (это был самый героический поступок, который кто-либо ради нее совершал).

– Когда мы еще жили в старом доме, – вспоминала она, – и подруги ко мне приходили, ты всегда с нами разговаривал. А если встречали тебя в городе, подходил и болтал, как будто тебе правда интересны наши дела. У других братья вообще на младших сестренок внимания не обращали. А я всегда гордилась, что ты не такой.

Он улыбнулся:

– Какие приятные вещи ты говоришь.

– Это потому что ты сделал мне так много приятного. Помнишь тост на мой день рождения в шестнадцать лет, когда ты сказал, что я лучшая сестра в мире? А дурацкий концерт в школе на выпускной – ты громче всех хлопал, хотя я опозорилась там напрочь и забыла все слова!

Том смеялся, вспоминая о прошлом. Как же было здорово. Вспоминать. Он принялся рассказывать, как однажды летом они поехали в кемпинг на юге Франции, а место оказалось жутко неинтересным. Бассейн не работал, развлечений никаких, единственный плюс – кондитерская да воздушные змеи из местной лавки.

– И мы с тобой нашли ту горку, – сказал он, – помнишь? И запустили змеев с самой ее верхушки, а когда наскучило, скатились вниз и снова забежали наверх.

Элли поразилась, что он помнит. Жалко, что нельзя было стричь его часами. В комнате для гостей им было так хорошо вдвоем; с улицы доносились далекие и глухие голоса людей, готовящихся к празднику. Она осмелела:

– Может, поговорим о том, что случилось той ночью? Он резко обернулся и посмотрел ей в глаза:

– Серьезно? А тебе не кажется, что мне хочется отдохнуть от этих разговоров?

Элли отвела взгляд:

– Я кое-чего не понимаю. Он нахмурился:

– Ты с кем-нибудь разговаривала?

– Да нет. – Ей вдруг показалось, что они перебрасываются словами как будто сквозь дымовую завесу. – Я и в школу еще не ходила.

Они смотрели друг на друга молча.

– Если меня посадят, Элли, это конец.

– Знаю.

– Там такие есть люди… – Его голос оборвался, и он покачал головой, словно показывая, что видел такое, о чем говорить невозможно. – Это были худшие две недели в моей жизни.

В его глазах промелькнуло что-то… их мрачный блеск напомнил ей ту осень, когда он сломал руку и сидел на футбольном поле, воя от ярости, потому что теперь придется пропустить весь сезон, а его только что взяли в команду. Она отвернулась.

– Ну вот, – сказала она, – закончила. – Пригладила руками растрепавшиеся пряди. – Вроде симпатично.

– Симпатично? – Он взъерошил свой ежик. – Я не на такой эффект рассчитывал.

– А на какой?

– Хотел выглядеть как можно более невинным. – Он улыбнулся ей, глядя в зеркало. – Безобидным, вне подозрений.

Сидя на кровати, она смотрела, как он смахивает волоски со своей майки. Он побрызгал подмышки дезодорантом, плеснул лосьон после бритья на ладони, потер их друг о друга и похлопал щеки.

– Мне придется идти в суд и отвечать на вопросы? – спросила она. – Или они просто зачитают мои показания?

Словно не слыша ее, он натянул новую полосатую майку. Они с мамой купили ее на прошлой неделе; ценник все еще болтался сбоку. Он оторвал его и вручил ей:

– Выбросишь.

Она сунула ценник в карман:

– Ты меня слышал?

Он поправил майку, разглаживая морщинки перед зеркалом:

– Ты единственная была дома все время, значит, ты – главный свидетель. Так что в суд идти придется, не сомневайся.

У нее в животе все сжалось.

– Но они же не смогут заставить меня говорить.

– Если ты ничего не видела, не смогут.

Она кивнула. При взгляде на него ее охватила смесь жалости и страха, потому что мысль о том, что она должна и не должна говорить, ее пугала. Она уже две недели на этот счет переживала. Однажды дошла до того, что представила, будто взорвалась атомная бомба и никто не выжил, кроме нее. В этом выдуманном мире она бродила, открывая и закрывая двери, гоняя пыль ботинком и рассматривая вещи. И было так спокойно.

Она закусила губу:

– Когда меня в полиции допрашивали, я сказала, что, когда ты и все остальные вернулись, я сразу пошла наверх спать.

– Ну, тогда все в порядке.

Элли бросило в жар, когда она вспомнила, как встала с дивана в тапках и пижаме. Карин и ее подружка Стейси были такие шикарные, а вокруг них вились ребята – все только что пришли из паба. Девчонки улыбнулись ей, сказали, чтобы оставалась, поболтала с ними. Но по лицу брата она поняла: тот хочет, чтобы она сидела наверху и не высовывалась, – и, чувствуя себя полной идиоткой, Элли сказала, что у нее болит голова, и ушла.

– А еще я им сказала, – продолжала Элли, – что чуть позже выглянула в окно и видела всех на улице.

Том повернулся и уставился на нее:

– Я этого не знал.

– Я просто сказала, что все выглядело так, будто вам весело, а вы с Карин обнимались.

– Ты зачем это сказала?

– Потому что копы должны знать – она к тебе неровно дышала! А что, не надо было?