Ты помнишь, товарищ…

– Давно пора. Многих уже недосчитываемся на дружеских перекличках: ни Артема, ни Коли Кузнецова, ни Голодного, ни Огурцова. Ясный и Алеша Платонов погибли на фронте. Надо писать историю, старик. Один наш собрат опубликовал тут свои воспоминания – ни о них, ни о нас, грешных, ни слова. У автора большой культик маленькой своей личности. Мы еще живы, а они уже несут заупокойный лом. Представляю, что они напишут, когда нас не будет на свете…

И вспомнилась наша далекая юность…

НАША ЮНОСТЬ

1922. Серый дом на Воздвиженке – здание ЦК комсомола. На пятом этаже, под самой крышей, живут Безыменский и Жаров. Небольшая, насквозь прокуренная комната. Сегодня – первое собрание литературного объединения «Молодая гвардия». Меня привел сюда ивановский поэт Серафим Огурцов, я только что демобилизовался из погранвойск. Народу немного: высокий, худощавый Безыменский, Жаров, Артем Веселый (крутолобый, в матросском бушлате, он работает за столом, не обращая никакого внимания ни на шум, ни на дым), кудрявый Сергей Малахов, два Алексея – Костерин и Платонов, оба морячки, бледный, малоразговорчивый, похожий на подростка архангельский паренек Георгий Шубин, Лагин с неизменной трубкой. И с раскрытой настежь грудью, в потертой кожаной куртке поэт с рабочей заставы Николай Кузнецов. От ЦК комсомола – Зоркий.

Позже в «Молодую гвардию» вступили и другие наши товарищи.

«СКИФЫ»

1923. Поварская, 52, вестибюль Литературного института. Нас, восьмерых, будет экзаменовать лично ректор – Валерий Яковлевич Брюсов. На лестничных площадках и в нишах стен пожелтевшие статуи обнаженных Венер и Афродит. Средневековые рыцари с тяжелыми мечами и в старинных доспехах. Ушедший мир. Мы – посланцы новой эпохи. Мы – скифы. В шинелях, матросских бушлатах, кожаных куртках. Мы видели войну, голод, восстания, хлебные продразверстки. Коммунизм уже не за горами. И вдруг нэп. Кричащие вывески частников. Толстопузые буржуи. Лихачи на дутых шинах.

Где-то… где-то… пляшут балерины,
У кого-то в сердце васильки,-
А вот я маячу у витрины
И, скрипя, сжимаю кулаки!

Это стихи Бориса Ковынева. Михаил Голодный в поэтическом письме к друзьям-комсомольцам признается:

Да, мы смеемся здесь не так,
Как мы смеялись раньше с вами.
Бывает, заходя в кабак,
Выходим с темными глазами…

Светлов воспринимал эпоху по-своему, «по-светловски»:

Старый ребе говорил о мире,
Профиль старческий до боли был знаком…
А теперь мой ребе спекулирует
На базаре прелым табаком…

У Брюсова бледное, строгое лицо. Интеллигентская бородка.

Его высокий крахмальный воротничок нас возмущает. Но -

Каменщик, каменщик в фартуке белом…

За это можно простить и крахмальный воротничок. Эти стихи читались на всех митингах и собраниях.

Брюсов знакомится с нами, дотошно расспрашивает о жизни, о профессии, участии в гражданской войне, о том, что толкнуло к литературе, много ли читали, что именно, как понимаем искусство. Мы поражены его поистине необъятными познаниями буквально во всех областях жизни: не говоря уж о литературе, живописи, театре, архитектуре, он отлично разбирается и в литейном деле, кавалерийской рубке, морских уставах, изучал Маркса и Энгельса. Непостижимо! Сердца наши постепенно оттаивают.

Светлов, Артем Веселый, Николай Кузнецов, да и все мы зачисляемся на первый курс института. В институте учатся Эдуард Багрицкий и Андрей Платонов.

Слушаем Брюсова, Шенгели, Сидорова, Сарабьянова, Л. Гроссмана, Рукавишникова и других маститых.

Трудно жить, голодно, холодно. Зарабатываем кто чем. В издательстве «Молодая гвардия», где печатаются наши первые тоненькие книжечки, выплату гонорара задерживают по полгода. На стенах протестующие надписи авторов. Запомнилась светловская: «Поэты пухнут с голоду».

У него шутливая кличка: «Самый толстый из всех скелетов». Работает Светлов неизвестно когда, большей частью по ночам, и именно в эти голодные годы выдает «на-гора» один шедевр за другим.

Время трудное. Повесился Коля Кузнецов. Он писал о Замоскворецкой радиобашне:

Нашей работы упорной
Что может быть бесшабашней?
Когда нас душили за горло,
Мы строили радиобашни…

Светлов одним из первых ворвался к нему в комнату, вынимал его из петли.

Кузнецова любили все. Он очень нуждался, голодал. Смерть друга потрясла Светлова…

Покровка, 3. Бывший дом свиданий второго разряда, ныне здесь общежитие молодогвардейцев.