Ты помнишь, товарищ…

Сбылось и это его предвидение. И Дом литераторов и улица Герцена были переполнены живыми героями его стихов, пришедшими проститься с давним и добрым другом.

…Прохожий застынет
И спросит тепло:
– Кто это умер, приятель? –
Герои ответят:
– Умер Светлов!
Он был настоящий писатель!

Рядом с этими строчками на стене зала можно было бы поместить другой холст, со словами из статьи Светлова, напечатанной в «Комсомольской правде» примерно за год до этого скорбного дня:

«…Я абсолютно убежден в том, что когда люди меня потеряют, они загрустят. Значит, я для чего-то и для кого-то существовал. Значит, я был на земле не только прохожим, но и вел куда-то людей и что-то им объяснял. Значит, я был не насекомым, а человеком. Не надо мне памятников. Я весь, со всеми своими кровеносными сосудами, хочу быть всегда со всем человечеством. Не важно, что это не получилось. Важно, что я хотел этого».

Получилось!

Он был с человечеством при жизни. Он не расстался с человечеством и в тот момент, когда гроб его был поднят на плечи товарищей, когда лицо его, ни на что, ни на кого не глядя, поплыло в вечность.

Вскоре после кончины Светлова я купил свежий номер звучащего журнала «Кругозор».

Первая страничка этого номера – гибкая, глянцевито-белая пластинка с нежными бороздками – была посвящена ушедшему поэту.

Это оказалась последняя запись его голоса, и редакция сохранила все, даже те слова, которые Михаил Аркадьевич произнес, когда приехавшие к нему в больницу журналисты попросили его сперва сказать что-нибудь «для пробы».

Возник легкий шорох, и я услышал голос, слабый, хрипловатый, но такой знакомый – ни с каким другим не спутаешь!

– Здравствуйте, босяки. Перед вами живой поэт. Еле живой… Устраивает вас?

О, эта интонация, эта естественность, эта печальная улыбка, освещающая каждое слово!

…А потом Светлов читает только что написанные стихи:

Ну на что рассчитывать еще-то?
Каждый день встречают, провожают…
Кажется, меня уже почетом,
Как селедку луком, окружают…

И вслед за этим – «Музыка ли, пенье, что ли, эхо ли…», «Столкновения всё чаще, чаще…».

Три стихотворения родились в больничной палате почти подряд – шестого, двенадцатого и девятнадцатого апреля шестьдесят четвертого года…

Корреспонденты «Кругозора» просят Михаила Аркадьевича в заключение прочитать «Гренаду». Он очень устал, чувствуется, что запись дается ему нелегко, но он исполняет просьбу. Он читает «Гренаду» последний раз в жизни:

…Не надо, ребята,
О песне тужить.
Не надо, не надо,
Не надо, друзья…

И – на пределе сил, по возможности громко, на прощание: ]

Гренада, Гренада,
Гренада моя!..

Пластинка кончается… Спасибо «Кругозору», который впервые воспроизвел эту запись! Спасибо за этот маленький белый звучащий памятник! И не надо, ребята, о песнях тужить! Песни остались с нами.

А пластинку можно поставить сначала. И снова услышать:

– Здравствуйте, босяки. Перед вами живой поэт…

«НЕЖНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ ДЕТСТВА». Николай Коробков

Передо мной книга стихов. На титульном листе автограф: «Коле Коробкову с нежными воспоминаниями детства. М. Светлов».

Светлов сам хотел написать о своих ранних годах, о школе, о первых стихах и первых друзьях-комсомольцах. В «Заметках о жизни» он обещал:

«Когда-нибудь, когда я еще постарею и стану более усидчивым, я подробно расскажу Читателю о нравах и быте старой школы, об учителях, каждому из которых мы придумали забавную кличку».

Я не берусь восполнить пробел. Но если мне удастся хоть в малой степени восстановить памятью сердца тогдашний облик моего друга, я буду рад.

Мы дружили долгие годы – с детской поры до последних его дней.

Мы росли в дореволюционном Екатеринославе и любили бродить по улицам южного степного города. Широкий и протяженный Екатерининский проспект, окаймленный цветущими тополями и акациями, обрывался где-то далеко у Соборной площади. Но путь этот не казался нам длинным.

Часто заходили мы на Озерку – на базар с ларьками, балаганами, каруселью. Заглянув во все кривые закоулки Озерки, мы обязательно оказывались в прохладном крытом сарае, где сладко пахло яблоками. Там встречал нас отец Светлова, невысокий, худощавый, улыбчивый.

– Пожаловали, приятели? Заходите, заходите. Пришли помогать или яблочек захотели? Вон там, в углу, целая куча, угощайтесь. Вид у них нетоварный, зато на вкус они слаще винограда.

Ели вы когда-нибудь черные, опаленные солнцем яблоки? Северяне, пожалуй, и не знают, что это такое. Представьте себе – лежала под открытым небом россыпь прекрасных антоновок. И вот самые нежные из них сморщились и потемнели под прямыми полдневными лучами, как бы спеклись. У них и вкус, как у печеных яблок. Это не гниль, но в продажу такой товар не идет. Черные яблоки. Никогда не забыть их, это вкус нашей юности.