Ты помнишь, товарищ…

Потом он начал читать «Все ювелирные магазины – они твои…», но забыл текст и вместо этого прочел «К застенчивым девушкам», сказав при этом: «Вот стихи, которые я давно не читал, и хочу сам убедиться в том, насколько я талантлив». Эта фраза никого не покоробила, не показалась нескромной. Весь вид Светлова – его будничный костюм, небрежная прическа, вернее, всякое отсутствие таковой, его искреннее, даже какое-то наивное желание хоть чем-то помочь слушателям если не понять, то хотя бы почувствовать, что такое поэзия,- все это было так далеко от облика признанного, прославленного, что эти слова, неуместные у любого другого, не могли вызвать никакой неприязни, а лишь увеличили симпатии к поэту.

Но при всей доброжелательности зала, при его восторженном внимании, чуткости ко многим нюансам светловского выступления (это слышно при прослушивании магнитофонной записи вечера: мгновенная реакция, абсолютная тишина, неистовые аплодисменты), это стихотворение во всей его глубине, необычности и беспощадности до многих не дошло. Это естественно. Сложное стихотворение. Странное. Трагичное. И слишком благодушно был настроен зал.

Лишь величайшим, пожалуй, даже чрезмерным доверием Светлова к слушателям можно объяснить, что он решил его сейчас прочитать. Старое стихотворение. Двадцать восьмого года. На юбилейном вечере 1963 года Светлов сказал: «Я могу вам точно объяснить, почему вы меня любите. Я вам сейчас скажу, я думал над этим. У меня есть одно волшебное качество: я могу прожить без необходимого, но без лишнего я прожить не могу». Зал засмеялся, зааплодировал. «И вот так я живу всю жизнь,- продолжал Светлов,- и это мне никаких затруднений не доставляет.

Немножко у нас увлекаются парадностью. Парадностью где-то в искусстве. Я тоже этим не увлекаюсь и тоже это у меня великолепное качество. Потому что вот – любое собрание, и потом все расходятся по домам. И там вы один. Поэтому… все-таки вы советский художник и советский поэт, но мне все-таки кажется, я не знаю, я по себе сужу… Что такое художник? Это одиночество, вошедшее в коллектив. И так я живу. Я пишу, и никто другой за меня не пишет. Но понимаете, ведь не так легко все пишется. А иногда мне кажется, когда не работается, что-то не получается, что жизнь – это густо заселенная пустыня. Вы понимаете, о чем я? Без людей я не могу, а с людьми я не всегда могу. Ах ты боже мой… И вот поэтому я… я не хочу вас задерживать. Я вам рассказываю какие-то основные свои принципы, то есть я их, может быть, не осознаю, может быть, я их только сейчас, с ходу, и придумал. Но я думаю, что я работаю правильно и что я вам доставлю еще немало радости».

Светлову не раз приходилось в письменном и устном виде рассказывать историю «Гренады». В очередной раз ему пришлось это сделать в одном из радиовыступлений в 1958 году. Запись этого выступления, уже после смерти Светлова, я услышал в Красногорском архиве кино- фоно-фотодокументов:

«Воспоминания цепляются за воспоминания, и боюсь, эта цепная реакция помешает строгости и стройности моего рассказа. В 26 г. я проходил днем однажды в Москве по Тверской, мимо кино «Арс», там теперь помещается театр имени Станиславского. В глубине двора я увидел вывеску – гостиница «Гренада», и у меня появилась шальная мысль: дай-ка я напишу какую- нибудь серенаду. Но в трамвае, по дороге домой, я пожалел истратить такое редкое слово на пустяки. Подходя к дому, я начал напевать: Гренада, Гренада. Кто может так напевать – не испанец же? Это было бы слишком

примитивно. Тогда кто же? Когда я открыл дверь, я уже знал, кто так будет петь: ну конечно же мой родной украинский хлопец. Стихотворение было уже фактически готово. Его осталось только написать, что я и сделал. Я часто думаю: каким образом происходит процесс творчества? И эти думы мне очень мешают. Я начинаю констатировать, вместо того чтобы чувствовать: вот я радуюсь, вот я печалюсь, вот я люблю – и через час будет готово стихотворение. Это может привести к полной погибели твоей как поэта. После многих лет, исследуя свое тогдашнее состояние, я понимаю, что во мне накопилось тогда большое чувство интернационализма. Я по-боевому общался и с русскими, и с китайцами, и с латышами, и с людьми других национальностей. Нас объединило участие в гражданской войне. Надо было только включить первую скорость, и мой интернационализм пришел в движение. Значит, главная гарантия успеха твоего будущего сочинения – это накопление чувств и, значит, твоего отношения к действительности. Если ты хочешь как поэт принести пользу людям, то ты можешь сделать это только «размозолев от брожения», как сказал Маяковский. А сейчас прочитаю это стихотворение».

Последний раз (уже в больнице) Светлова записывал корреспондент «Кругозора» Владимир Возчиков.

Одно из стихотворений, которое тогда прочитал Светлов, так и называлось «В больнице».

Еще он прочитал «Голоса», «Музыка ли, пенье, что ли, эхо ли…».