Ты меня предал

— Я очень хочу посмотреть на ребёнка. При этом понимаю, что не имею ни на него, ни на тебя никаких прав. Это больно, но я сам во всём виноват. Я стараюсь помочь тебе, чтобы хоть как-то исправить то, что ты осталась совсем одна, но это ведь уже не помощь. Просто моя хотелка. Ты не обязана её удовлетворять, и скорее всего, откажешь мне. И это, — он грустно усмехнулся, — тоже больно.

Голос Павла насквозь пропитался горечью. Мне даже казалось, что я сама ощущаю её вкус у себя во рту.

Семь лет он шёл со мной одним путём, поддерживал, вытирал мои слёзы, был точкой опоры. Мне кажется, я и не сломалась-то только благодаря мужу и его уверенности, что у нас всё будет, всё получится. Поэтому его предательство стало для меня огромным ударом — я не ожидала… Павел ушёл, и да — формально он не имеет права присутствовать на УЗИ. Но… он ведь помогает мне. Выводит Кнопу, покупает продукты, за лекарствами вот мотался чёрт знает куда. И возможно… только возможно… мне стоит сделать это хотя бы в память о нас? О тех нас, которые любили друг друга и вместе мечтали о ребёнке. И так бездарно спустили своё счастье в унитаз в буквальном смысле.

— Я подумаю, хорошо? — пробормотала я, опуская глаза — горячий от безнадёжности и больной взгляд Павла словно дыру во мне просверливал. — Только не дави, пожалуйста. Не говори больше об этом.

Несколько секунд бывший муж молчал, а потом прошептал с таким ярким и сильным чувством, что меня буквально прострелило от макушки до пяток:

— Господи, спасибо, Динь…

14

Павел

Она сказала, что подумает, и эта крошечная фраза — не согласие, но и не категоричный отказ, — словно возродили в нём надежду на воссоединение. Глупость чистейшей воды — добрая Динь просто пожалела его, оценила старания и пошла на этот шаг, не мечтая возродить семью, а скорее, в память о прошлом. Ну и что, ну и пусть, главное, что не прогнала пока. А значит, у него ещё есть время.

Прошлое… Павел вспоминал их совместные семь лет, пока ехал обратно к дому Динь. Сама она задремала в машине, откинувшись на спинку кресла и забавно сопя трогательным носиком, и Павел даже выключил радио, стараясь ни в коем случае не разбудить её.

Семь лет… Вместе, по одному жизненному пути, любя друг друга до глубины души. Конечно, всякое бывало — и слёзы, и ссоры, — но все эти неприятности казались мелочами на фоне той глубинной истинности чувств, которые они с Динь испытывали друг к другу. Как он умудрился всё это похерить?..

Павел знал, как и почему, благодаря своему врачу, но это знание не приносило облегчения. Пока — не приносило. Сергей Аркадьевич уверял, что когда-нибудь обязательно начнёт. Интересно, когда? Пока осознавать, насколько сильно ты сглупил, предпочтя умолчать проблему, когда она появилась, вместо того, чтобы решать её, было слишком досадно. Из-за его тупого упрямства и желания казаться крутым, как железный человек, пострадала Динь. И их мамы… Как ни крути, а в том, что они умерли, есть доля вины Павла.

В результате, вспоминая совместные с Динь годы, Павел добрался в её квартиру с чётким желанием добыть общие фотографии. Все они раньше лежали на облачном хранилище жены, и он потерял к ним доступ после своего ухода. Много раз порывался позвонить, попросить прислать снимки… но сдерживался, понимая, что Динь будет неприятно.

Войдя в квартиру, жена сразу побежала в туалет, а Павел быстро метнулся в комнату. Компьютер был включен, и он моментально зашёл в хранилище, просмотрел глазами папки, ища ту самую, с названием «Наши фотки».

Её нигде не было.

Павел нахмурился и пробил название в поиске. Пусто.

Что за…

И тут его словно ледяной водой окатило. Похолодело всё тело, особенно сердце… заморозилось. А потом моментально сбросило ледяную крошку, яростно забившись от горькой боли.

Динь удалила все их совместные фотографии…

Павлу даже не нужно было спрашивать жену — он понимал, что это правда. И не удивительно, он ведь так её обидел. Но как же плохо, Боже, невыносимо! И упрекнуть не в чем — сам виноват, сам! — а всё равно сердце саднит и кровоточит, словно умирая.

Павел встал и, покачиваясь, побрёл в коридор. Ранним утром он уже выводил Кнопу и сейчас заходил в квартиру только под предлогом быстро забежать в туалет после Динь — хотя туда на самом деле не тянуло, — но плевать. Погуляет ещё.

— Пойдём, Кноп, — прошептал Павел, надевая на собаку шлейку и ощущая, как от дикого стыда в спазме перехватывает горло.

Что же он сделал, Господи, что натворил…

На улице стало легче, и Павел, побродив с Кнопой по парку почти час, сел на лавочку в парке и написал ближайшей подруге Динь — Алисе.

Раньше у него всегда были хорошие отношения с ней, но после расставания с Динь Павел с Алисой не общался, понимая, что вряд ли услышит от неё доброе слово. Эта девушка всегда была резковатой, но Динь любила искренне. Они подружились ещё в институте, сидели за одной партой, были свидетельницами друг у друга на свадьбе — точнее, в случае с Алисой свадеб было две, — и постоянно общались, хотя после выпуска виделись раз в пару месяцев от силы.