Ты изменил мою жизнь

Я бы ответил, что остаюсь, потому что мне охота развлекаться, ведь я-то жив. Жизнь дана, чтобы веселиться, а это проще делать, когда есть деньги. И, кстати, деньги-то у него есть, и он тоже жив!

Я бы ответил, что остаюсь ради его денег. Впрочем, так думает большинство его друзей, и далеко не все из них это скрывают. Так жаль разочаровывать столь убежденных людей, забальзамированных в собственных мнениях. Дивное зрелище!

* * *

Поццо бы снова спросил:

— Абдель, почему ты все еще тут?

Но я бы не ответил, что остаюсь ради него. Ведь мы все-таки не собаки.

* * *

Я одел его в жемчужно-серый костюм «Черутти», синюю рубашку, золотые запонки и галстук с кроваво-красными полосками. И каплю «Саваж» — туалетной воды, которой он пользуется уже тридцать лет, той самой, что любил его отец. Я причесал его и пригладил усы.

— Куда ты меня везешь, Абдель?

— Как насчет устриц? Страсть как хочется принять дюжину устриц…

Облизываюсь и поглаживаю живот. Он знает, что я терпеть не могу устрицы, особенно летом, когда они молочные. А мсье Поццо их обожает — с лимонным соком и соусом из лука шалот. За ними нужно ехать в Нормандию.

— Врубим музыку? Что бы вы хотели послушать, месье Поццо?

— Густава Малера.

Приложив под нос два пальца, я изображаю нацистские усики, немецкий акцент и яростно выкрикиваю:

— Густафф Малер?! Ach nein, herr Поццо! Вам не повезло!

Он слабо улыбается. Для начала уже неплохо.

* * *

«Ягуар» — тачка великолепная, но опасная. Скорости вообще не чувствуешь. Машина летит, парит, и ты ничего не замечаешь вокруг. По дороге в больницу Раймон-Пуанкаре в Гарше я не заметил, что «ягуар» мчится как взбесившаяся лошадь. Нам с месье Поццо было хорошо, мы слушали по радио какую-то симпатичную симфонию — из тех, что можно услышать в соцстрахе, когда им звонишь и ждешь связи с нужным спецом.

Но тут нам на хвост в районе моста Сен-Клу сели два мотоциклиста. Я заметил их в зеркало заднего вида. На спидометре сто двадцать семь километров в час. Всего-то. Месье Поццо сегодня в форме, и я прощупываю почву..

— За нами едут два копа, нас сейчас арестуют.

— Неужели, Абдель? Мы опоздаем.

— Не обязательно, месье Поццо. Изобразите, пожалуйста, как вы выглядите, когда у вас хреновый день.

Полицейские приближаются.

— Хреновый день… Что ты конкретно имеешь в виду?

Я корчу жуткую рожу, и он хохочет.

— О нет, месье Поццо, не смейтесь! Сейчас вы должны страдать! Давайте, я на вас надеюсь!

— Абдель, нет! Абдель!

Я сбрасываю скорость, включаю поворотник, съезжаю на обочину и опускаю стекло.

— Абдель!

— Три, два, один… Страдайте!

И больше не смотрю на него, боюсь засмеяться.

Я поворачиваюсь к копу, который осторожно подходит ко мне. Изображаю полную панику:

— Это мой босс, у него приступ! Он тетраплегик! У него гипертонический криз, я везу его в Гарш, и у нас нет времени, он вот-вот умрет!

— Выключите двигатель.

Я нехотя подчиняюсь, ударяя по рулю.

— Говорю вам, нельзя терять ни минуты!

К нам подходит второй полицейский. Он обращается к моему пассажиру.

— Месье, пожалуйста, опустите стекло. Эй, вы меня слышите!

— Как он опустит стекло? Вы знаете, что значит «тетраплегик»? Те-тра-пле-гик!

— Он что, парализован?

— И вы лидер, браво!

Полицейские смотрят на меня. Им не нравится мой тон, они чувствуют, что ситуация выходит из-под контроля, и злятся. Я искоса смотрю на месье Поццо. Он прекрасен. Уронил голову на плечо, привалился к окну, закатил глаза и… страда-а-а-а-ает. Месье выглядит совсем не так, как в те дни, когда ему действительно плохо, но об этом знаю только я..

— Послушайте, — спрашивает меня первый полицейский, нервничая, — куда вы везете его в таком состоянии?

— Говорю же, в больницу Раймон-Пуанкаре, в Гарш. Это срочно!

— Я вызову скорую.

— Нет! Слишком долго ждать, он не дотянет. Вы знаете дорогу в Гарш? Да? Отлично! Тогда поезжайте вперед, а ваш напарник поедет сзади. Вперед!

Я решительно завожу машину. После секундного колебания полицейские надевают шлемы и делают так, как я сказал. Мы едем в больницу на умеренной скорости, мотоциклисты держат в руках флажки и расчищают нам дорогу.

Месье Поццо слегка поднимает голову и спрашивает:

— И что, Абдель, это и есть твой план?

— Делайте, что вам сказали! Вы ведь собираетесь выступать на конференции инвалидов?

— О да.

* * *

На больничной стоянке я быстро вытаскиваю из багажника складное кресло, открываю пассажирское сиденье — и, не выходя из роли подающего надежды театрального дарования, грубо обрываю одного из мотоциклистов, который предлагает мне свою помощь:

— Нет-нет, дружище: он хрупкий, как яйцо!

— Хр-р-р, — издает месье Поццо.

Я осторожно качу кресло к входу в отделение скорой помощи, крикнув полицейским:

— Отлично, вы можете ехать! Если он не умрет, я не подам на вас жалобу!

Дождавшись, пока они скроются из виду, мы выходим обратно на улицу, чтобы зайти в здание через центральный вход и все же попасть на конференцию. Поццо смеется так, как не смеялся уже много недель.

— Ну, и кто тут лучший?

— Ты, Абдель, как обычно, ты!

— А, кстати! Было совсем не похоже, что у вас криз! Что за рожи вы корчили всю дорогу?

— Абдель, ты уже видел «Травиату»?