Ты

Он все осмотрел и отчалил. Первым делом я включаю твой комп и сажусь на диван, нюхаю зеленую подушку, пью воду из университетской чашки, предварительно отмыв ее от остатков пепла. Ты, Бек, совершенно не умеешь мыть посуду. Читаю рассказ «О чем думал Уайли, когда покупал свою “Киа” – про старого чувака из Калифорнии, который покупает говенную импортную машину и понимает, что никакой уже не ковбой. Ирония тут в том, что он никогда настоящим ковбоем и не был – просто играл в вестернах, пока те не перестали снимать. В других жанрах чувак себя не нашел и коротал старость в местной кофейне, где вспоминал былые дни с такими же старперами. Перелом наступает, когда в их штате вводят запрет на курение в общественных местах, и старперам становится негде собираться. Заканчивается рассказ тем, что Уайли сидит в своей «Киа» и мучительно пытается вспомнить, как ее завести. Потом он понимает, что ехать ему некуда, и тогда покупает электронную сигарету и возвращается в кафе, где не осталось ни одного из его приятелей. Сидит в одиночестве и курит.

Я не умник с литературного семинара (знай, Бек, они не понимают ни тебя, ни твоих историй), но вижу, что ты тоскуешь по прошлому. Ты – дочь мертвеца. Понимаешь Полу Фокс. Пытаешься понять Дикий Запад, хотя живешь, пусть и временно, в Нью-Йорке. Ты сентиментальная: пишешь про старых актеров и хранишь фотоальбомы – горы старых фотографий. Ты романтичная: веришь в Кони-Айленд без наркодилеров и оберток от жвачки и в блаженную Калифорнию, где настоящие ковбои вместе с киношными травят байки над оловянными кружками с кофе. Ты мечтаешь попасть туда, куда попасть невозможно.

В туалете, сидя на унитазе, ты смотришь на фотографию Эйнштейна. Глядишь ему в глаза, тужась и напрягая кишки (обещаю, Бек, со мной ты забудешь о своих запорах: я отучу тебя есть замороженную дрянь и подкрашенную жижу из жестянок с надписью «суп»). Эйнштейн, как и ты, видел то, что другие не видят. За это он тебе и нравится. И еще за то, что он не имеет никакого отношения к литературе, – можно не бояться конкуренции.

Я включаю телевизор: «Идеальный голос» у тебя в избранном. Залезаю в «Фейсбук», нахожу фотки из колледжа. Теперь понятно, почему ты так любишь этот фильм – он максимально не похож на твою жизнь: ты не поешь а капелла, ничем особо не увлекаешься и еще не нашла настоящую любовь, зато регулярно напиваешься со своими лучшими подругами Чаной и Линн. Помимо этих двоих, на фотографиях мелькает еще и третья – длинная и тощая, на фоне которой вы смотритесь карлицами. Хотя ее имя нигде не подписано, вас явно что-то связывает: ты гордишься этой дружбой. Дылда на всех фотографиях выглядит несчастной, даже когда изображает улыбку. Ее странная усмешка мне не нравится.

До меня у тебя было два парня. Первый, Чарли, выглядел так, будто никак не отойдет от рок-концерта Дейва Мэтьюса. С ним ты валялась на газонах и курила травку, но быстро сбежала из наркотического угара и угодила прямо в тощие руки богатенького панка Хешера.

Я его знаю (не лично, конечно): он автор графических романов. У нас в магазине продается парочка его книг, и в первую же смену я непременно соберу их и отнесу в подвал.

Хешер оказался таким скучным, что ему приходилось катать тебя по миру, чтобы удержать. Ты летала в Париж и в Рим (я за границей не был) и так и не нашла то, что искала в Хешере, ни в Париже, ни в Чарли, ни в Риме, ни в колледже. Чарли ты бросила ради Хешера – внезапно и беспощадно. Он так и не смог отойти и, похоже, до сих пор не просыхает, судя по фотографиям. Хешера ты боготворила, он же тебя ни в грош не ставил: ты то и дело нахваливала его в «Фейсбуке», он про тебя молчал, а когда ты изменила статус на «одинока», все подружки поставили лайки – явно чтобы поддержать брошенку.

«Идеальный голос» кончился, я выключаю телик и иду в спальню, ложусь в твою незаправленную кровать и слышу, как в двери поворачивается ключ. В голове проносятся слова домовладельца, жалующегося газовщику: «Опять протечка в этой душегубке».

Я слышу скрежет ключа и скрип открывающейся двери. Ты входишь в свою крохотную квартирку.

Черт, Бек, это и вправду обувная коробка.

4

Я обычно обхожу стороной бары Гринпойнта. Что за дурацкая мода – запивать виски рассолом? Но ради тебя, Бек, я пошел. Точно так же как ради тебя накануне расшиб спину, когда выпрыгивал из окна – ты не должна была меня видеть. И, честно говоря, я бы не хотел, чтобы ты видела меня здесь. Чего доброго, еще примешь за обсоска, который шляется по модным местам… Я не ходил в университет, Бек, и мне не приходится лезть вон из кожи, чтобы хоть на один вечер вернуться в беззаботное прошлое. Мне хватает смелости жить здесь и сейчас. Да, я живу своей жизнью и с удовольствием заказал бы еще одну водку с содовой, но бармен в майке с портретом Чарльза Буковски снова начнет задавать глупые вопросы.

Настроение ни к черту. Ты на сцене в желтых чулках (с дырками) читаешь свой рассказ (чересчур старательно). Ты уже не похожа на наивного поросенка из «Паутинки Шарлотты», да и я сегодня не в ударе.