Твоя далекая звезда (Отпуск в тридевятом царстве)

Капитан нисколько не старался казаться солиднее, как это обычно бывает с молодыми людьми, облеченными властью. Он просто был здесь законным хозяином, и это чувствовалось во всем. У меня в голове никак не укладывалось, что этот юноша, так похожий на Чарльза, способен причинить мне вред. Сбитая с толку этим невероятным сходством, я совершила огромную ошибку. Все дело в том, что я привыкла доверять Уокеру. Несмотря на то, что некоторые его поступки оборачивались неприятными последствиями, намеренно причинять мне зло он никогда не стремился, и всегда выручал из любой передряги. Так что я автоматически перенесла это доверие на молодого капитана, наивно понадеялась, что он тоже «свой» и совсем перестала его опасаться. Идиотка!

Когда допрос начался уже по-настоящему, у Олквина моментально выявились манеры человека, знающего себе цену и привыкшего приказывать. Он мало сомневался в том, кто я такая. Любая странность моего облика и поведения оправдывалась опережающим темпом развития шпионского ремесла. Выводы капитана и обрисованные им перспективы стали для меня настоящим шоком, и я сорвалась.

Пожалуй, будь мы здесь один на один, я бы попробовала справиться с ним, даже несмотря на плохую подготовку новой проекции и обессиливающий остаток дурмана. Но Олквин был вооружен, за дверью дежурили четверо солдат, а за каждым моим движением настороженно следил мерзкий писарь, тут же поднявший тревогу. Не будь мой драйвер испорчен, я бы активировала его немедленно, ничуть не заботясь тем, как отреагируют окружающие. Увы и ах, меня ловко скрутили, начисто лишив возможности сопротивляться.

Кажется, капитан и сам не знал, что ему со мной делать. Я уже пожалела о вспышке несдержанности, прежде мне не свойственной. Было правильнее отпираться до последнего, и искать подходящую лазейку. Видимо, повышенная агрессивность была побочным эффектом от транквилизатора и, хорошо зная об этом, меня попросту спровоцировали. Этим людям удалось поймать и обезвредить рейдера TSR! Несмотря на безвыходное положение, я почувствовала невольное уважение к ним.

К счастью, пытать меня капитан не собирался. Он вскользь пригрозил мне голодным заточением и крысами, при этом открыто сомневаясь в действенности меры. У вредного писаря неожиданно прорезалось чувство юмора, и капитан вдруг улыбнулся ему — ярко, тепло… Мне показалось, что в пыльной дежурке взошло солнце! Держу пари — ради одной лишь благосклонной улыбки своего обожаемого господина здешние люди наверняка готовы пойти хоть на смерть, и причем он, скорее всего, даже не подозревает об этом.

Волшебный момент улыбки стал апофеозом всего самого лучшего за нынешний день, ибо все, что последовало дальше, обернулось кошмаром. Олквин послал дневального за каким-то зельем, применение которого страшило даже писаря. Плохое предчувствие никогда не появлялось у меня напрасно. Эта дрянь была отвратительной на вкус, а через пару минут со мной стало твориться что-то невообразимое. Внутри все горело, казалось, плавились мозги, и единственным спасением казалось высвобождение накопленной информации. Одна лишь мысль о том, чтобы хоть кому-то излить душу, уже приносила облегчение. Тут же капитан милостиво подсказал требуемое направление, и у меня попросту не осталось выбора. Условия были сформулированы так, что от меня требовалось рассказать все-все, с самого начала и вплоть до мелочей — ведь все это и привело к тому, что теперь я лежала здесь связанной. Сопротивляться зелью было непереносимо, это доставляло жуткую боль — и физическую, и душевную. Да даже и не в ней дело, а в том, что начисто слетели тормоза. Любая мысль, любое воспоминание тут же сами собой рвались наружу. В какой-то момент я сломалась, и стало абсолютно все равно…

Глава 18

Напиток откровенности Танбика всегда действовал безупречно. Дойдя до логического конца повествования, Джелайна запнулась и умолкла. Потом она начала дрожать, и тихонько захныкала, с ненавистью глядя на ошеломленно застывших мужчин.

— И-из-зверги… — заикаясь, забормотала она. — Л-лучш-ше бы п-пытали, т-твари…

Бенвор, который в продолжение удивительного рассказа то сидел, потрясенно замерев, то нервно вскакивал и принимался мерить шагами комнату, казалось, только что опомнился. Он принес из угла толстое шерстяное одеяло дежурного и укрыл им женщину.

— Это пройдет, — произнес он. — Быстро пройдет, вы крепкая. Микас, вели Малеане подогреть молока.

Старик сидел, уставившись перед собой невидящим взором. На приготовленном для протокола допроса листе темнела единственная строчка, потом — жирная клякса. Записывать дальше писарь не смог — сначала удивился, прервался, а потом ему и вовсе изменило самообладание.

— Микас, быстрее! — окрикнул его Бенвор.