Твой XIX век

Как говорила французская писательница де Сталь, „в России все тайна, и ничего не секрет“. Самые строгие меры предосторожности приняты против преждевременных слухов о воле — ее объявят только в марте, но даже гимназист 6-го класса Чемезов знает секретнейшую дату — 19 февраля.

И о польских событиях, в общем, верно. И с пьяным мужиком, дворниками — точно знаем — было. Впрочем, многого гимназист, конечно, не ведает, да у него и свои заботы. Крестьян освобождают сверху, „распалась цепь великая“, — но и в 6-м классе учиться не шутка! На два с половиной месяца Володя вообще забывает о дневнике, видно, подтягивая средний балл.

23 мая

Миквиц: „Чемезов! У вас есть душа?“ Я, ничего не понимая, молчал. „На Ваше честное слово можно полагаться?“ Я все молчал. „Я Вас отпустил без экзамена, но с тем условием, чтобы учиться в 7-м классе“. Я так был рад этому, что, право, не могу выразить словами. Сейчас бросился со всех ног в класс и, чтоб сколько-нибудь облегчить душу, рассказал мой разговор первому встречному со всеми подробностями и даже с прибавками, дополняя кое-что моим живым воображением. Теперь надо будет записывать каждый день, чтоб был материал для сочинений Стоюнину в 7-м классе.

И в ту пору, как видим, задавались сочинения „Как я провел лето“; но, притом, могли заставить экзаменоваться по любому „слабому“ предмету.

6-й класс позади. Чемезов неожиданно преуспел и окончил по успехам десятым, что не так уж и худо. Отметки ценились высоко и доставались тяжко: чем лучше будет аттестат, тем выгоднее служебный старт: за приличные баллы сразу дают первый чин (XIV класс, коллежский регистратор, как у Хлестакова!). Тех, у кого просто хорошие оценки, в высшие учебные заведения принимают без экзаменов или почти без экзаменов. Впрочем, не лишним будет тут вспомнить, как тонок был слой даже таких, как Чемезов, разночинных интеллигентов… В стране же было всего 5–6 процентов грамотных: каждый двадцатый…

Меж тем — каникулы!.. Прекрасное, звонкое слово, уже третье тысячелетие радующее даже усерднейшего зубрилу. Вдали от столицы, в Грузине, некогда печально знаменитой резиденции Аракчеева, гимназист — может быть, вследствие избавления от учебного гнета — снова начинает высказываться на „общие темы“.

Сам того не подозревая, просто готовясь к заданному учителем Стоюниным сочинению о проведенном лете, Чемезов, так опасающийся экзаменов и уроков истории, вдруг делается историком! Впечатления, записанные им, имеют для нас, жителей XX века, историческую ценность и открывают кое-какие неизвестные детали о характере и поступках зловещего „сочинителя“ военных поселений. Между прочим, как само собой разумеющееся, Чемезов обнаруживает при этом свое знакомство с запретными, преследуемыми сочинениями изгнанника Искандера (Герцена) — еще одно свидетельство популярности их в это время.

25 июля 1861 г.

...Теперь я хочу по возможности отовсюду собрать сведения о графе Аракчееве, чтобы подать Стоюнину или просто написать для себя два сочинения. Предметом первого будет рассмотрение характера Аракчеева, второго — описание важнейших фактов его жизни. Сколько я могу судить о нем по отзывам одного старика по имени Ивана Васильевича, жившего еще при нем, а потом и некоторых писателей, как, например, Искандера, Пушкина, Дашковой, то можно сказать, что он был нехороший человек.