Твой враг во тьме

– Да вы ретроград, – проворчал доктор, беря с приставного столика бутылочку коричневого стекла, осторожно отворачивая притертую пробку и поднося к горлышку новый комок ваты. – Какая гадость… какая гадость этот ваш нашатырный спирт!

Лицо его выражало непритворное отвращение, когда он шагнул к Лёле, неся впереди, в вытянутых пальцах, ватку. И следующая реплика Дмитрия была вызвана не внезапным проблеском интуиции, а исключительно вредностью. Можно сказать, доктор сам ее спровоцировал:

– А ну, понюхай-ка.

– Да вы садист, сударь, – пробормотал доктор, и не думая повиноваться.

– Я сказал! – прикрикнул Дмитрий, вдруг ощутив что-то неладное в этих гадливо окаменелых мышцах… И в следующий миг доктор неловко размахнулся, бросил в него склянку, а сам метнулся в сторону, под прикрытие большого стола, уставленного колбами, штативами с пробирками, какими-то бутылками и прочей «медициной».

Дмитрий успел выставить ружье, и бутылка, ударившись о ствол, разбилась, усеяв комнату осколками и забрызгав все вокруг темной жидкостью, чей сладковатый запах никак не напоминал резкую аммиачную вонь нашатыря.

Судя по тому, что доктор не прикрыл лица, опасности особой не было. Хотя, пожалуй, не было ее только на расстоянии, а при глубоком вдохе…

Дмитрий прицелился – и доктор вдруг закричал тонким заячьим криком, припадая лицом к столу:

– Не надо! Вы сами не понимаете, что делаете! Если убьете меня, не выйдете живым отсюда!

Дмитрий выстрелил.

Доктор отпрянул от стола, заваливаясь на спину, прижал руки к лицу, но тут же с визгом отдернул их: выстрелом разметало осколки стекла по столу, и они не могли не вонзиться в его лицо. А в остальном он был вполне цел. И, даже будучи вне себя от страха, не прекратил попыток переиграть своего врага.

– Идиот! Идиот! Вы уничтожили лекарства! Теперь мне нечем привести ее в сознание! Не смейте палить, здесь идет научный эксперимент!

– Не тронь мои чертежи? – глумливо осведомился Дмитрий. – А ну, в сторону! Лицом к стене, руки за голову!

Доктор отшатнулся, но, даже повернувшись, продолжал из-за плеча пялиться на Дмитрия, сторожа взглядом каждое его движение.

Тот рванул на себя ящичек стола, потом другой, третий, небрежно вороша стволом «беретты» упаковки со шприцами, ампулы, коробочки и прочее содержимое, набросанное в самом причудливом беспорядке. Ага, вот. Ну, слава богу… Строго говоря, готовый к работе шприц с кардиопоном имелся в аптечке, но аптечка в сумке, а ее одной рукой не откроешь. Положить же хоть на минуту оружие, находясь рядом с этим, мягко выражаясь, щитомордником… Дмитрий разбил ампулу, высосал содержимое шприцем, шагнул к Лёле и, почти не глядя, вонзил иглу в левое предплечье.

«Болевая активность пятьдесят пять процентов, – как сказал бы сейчас дорогой и любимый Гоша. – Снижение болевой активности. Сорок процентов… тридцать… нулевая отметка! Дыхание восстанавливается, пульс нормализуется, артериальное давление повышается. Гоша приходит в себя».

В данном случае следовало сказать – Лёля…

Она открыла глаза и тотчас зажмурилась, то ли не справившись с головокружением, то ли испугавшись того, что увидела: согнувшийся человек с окровавленным лицом, напротив стоит другой, вскинув двустволку… После кардиопона, знал Дмитрий, восстанавливаются мгновенно все жизненные функции – сколь надолго, это зависит от состояния организма, Лёля продержится час, а потом понадобится другой укол или активный отдых, но насчет этого пока ничего в волнах не видно, – и только память отстает от прочего. От одной до пяти минут человек не может контролировать себя и оценивать окружающее, поэтому со слезами Лёлиного восторга придется подождать.

– Так что там насчет научного эксперимента? – спросил он, с истинным удовольствием находя следы лютого страха в лице доктора. – И заодно насчет лейкемии…

– Лейкемией больна не она, – мрачно пробормотал доктор. – Это все делается ради ребенка, ради девочки. Вы должны знать, что ваша жена сама согласилась на эксперимент. Она добровольно решила стать донором, чтобы спасти этого ребенка.

– Это неправда…

Голос ее был похож на шелест сухой травы, но Дмитрий услышал. Не отводя глаз от доктора, протянул в сторону руку – и его словно током ударило, когда ледяные влажные пальцы слабо сжали его ладонь. Он стиснул их, согревая, и это прикосновение все сказало ему яснее всяких слов. Только что он боялся обернуться, взглянуть на нее, – теперь не боялся. Лёля смотрела недоверчиво, но, когда глаза их встретились, вдруг залилась слезами.

Дмитрий молчал, тяжело дыша. Сердце колотилось так, что в глазах темнело. «Пульс сто восемьдесят, давление повышается», – брякнул бы Гоша и посоветовал ввести успокоительное.

– Ты за мной пришел? – прошептала Лёля, и он кивнул, с трудом отводя глаза. – Я тебя звала…

– Да, я знаю, – хрипло выдохнул Дмитрий. – Встать можешь?

– Вроде да.

– Поднимайся. Надо уходить отсюда. Не то этот болтун еще чего-нибудь придумает. Я тут уже наслушался и про твою лейкемию, и про болезнь девочки какой-то…