Твой сын, Одесса

— Поздно, Яшко. За Николаем Баковым гестапо уже установило слежку, хотя даже балбес Борисов об этом не догадывается. Фимка должен исчезнуть.

— Как исчезнуть? — испугался Яша. До сих пор «исчезали» только предатели по приговору суда командиров партизанского отряда.

— Сейчас вы с Бойко вернетесь в город, — спокойно продолжал Бадаев. — Поведет вас Тамара. И с нею Фимка должен прийти в катакомбы. Ты с ребятами обеспечишь, чтобы за ними не увязался «хвост».

— Но Фимка… — побледнел Яша. — Он же туберкулезник, он же загнется здесь…

— Другого выхода нет, Яшко. Может, нам удастся потом спрятать его в Савранских лесах.

15. По следу

В дни обороны, когда отряд только готовился к подполью, Садовой был заместителем Бойко по подготовке складов оружия, конспиративных квартир и запасов продовольствия.

Но как только вошли в город оккупанты, Садовой старался не встречаться с подпольщиками, а после того, как полиция подобрала Садового пьяным на улице, он вовсе перестал появляться на Нежинской. Выследить, куда он ходит, оказалось не так трудно: кроме братьев Гордиенко, Садовой никого из ребят Яшиной десятки в лицо не знал, а его, долговязого, в сивой папахе и длинном коричневом пальто, из-под которого спускались до самой мостовой широченные серые брюки, трудно было спутать с кем-либо из прохожих. Через несколько дней Саша Чиков доложил Яше:

— Садовой днюет и ночует в бодеге Латкина.

О ресторане на Дерибасовской Яша знал. Его открыл в первые же дни оккупации какой-то бывший буфетчик парохода, курсировавшего по Крымско-Кавказской линии. Сам буфетчик в ресторане не бывал — он завел себе пару серых в яблоках жеребцов и разъезжал по Одессе в рессорном фаэтоне рядом с высокой блондинкой, известной всему городу Верочкой Церм. Всеми делами в ресторане вершил Всеволод Латкин. Поэтому одесситы ресторан называли просто «бодега Латкина».

— Но в самую бодегу нам попасть не удалось, — добавил Шурик Хорошенко. — Туда пускают только румын да наших черношкурых — полицаев.

Как же попасть в бодегу? Как узнать, что там делает Садовой, с кем бражничает?

Яша с Чиковым прошлись раз-другой у входа в ресторан. Нет, не пустят! Мало того, можешь впутаться в неприятную историю, а того хуже — заметит Садовой и догадается, что за ним следят. Надо что-то придумать…

Размышляя, какой бы найти предлог для посещения ресторана, когда там буде. Садовой, ребята остановились у афишной тумбы, сплошь заклеенной разноцветными раскисшими рекламами, размокшими приказами оккупационного начальства, объявлениями. Одно из объявлений, видно, только что наклеенное — чернильные буквы не успели еще расползтись под тающим снегом, — привлекло внимание ребят.

— Ресторану «Южная ночь» требуются красивые официантки, — прочитал Яша.

— Гм… — ухмыльнулся Саша. — «Южная ночь» — это и есть бодега Латкина. Жаль, что я не девушка, вот бы я тебе, Капитан, информацию оттуда доставлял — пальчики оближешь!

— Чиков! Ты — голова! — схватил его за рукав Яша. — Пошли! Есть идея!

— Точно?

— Как в геометрии, — рассмеялся Яша. — Иди в мастерскую, я сейчас.

Он помахал Чикову рукой и свернул в Красный переулок.

После ухода Фимки в катакомбы, Лена осталась совсем одна. Яша навещать ее не мог — за Фимкиной квартирой установлена слежка. По четным числам встречались на ближней скамейке городского сада. Яша приносил ей что-нибудь поесть. Сидели, как на витрине, на виду у всей Дерибасовской или ходили по мастерским и магазинам, в которых Лена безуспешно пыталась устроиться хотя бы уборщицей.

— Ли, — сказал Яша. — Надевай свое лучшее платье, пойдем в ресторан.

— Чумной, — улыбнулась Лена, — разве ты получил наследство от турецкого султана или король Михай признал тебя своим племянником?

Яша рассказал Лене свой замысел. Она немного струхнула, но взяла себя в руки:

— Мне с тобой, Капитан, ничего не страшно. Кроме тебя, у меня теперь никого нет.

— Не надо паники, Ли, — подбадривал ее Яша. — Придет время, и Фимка будет снами.

— Нет, — вздохнула Лена. — Фимка погиб, катакомб он не вынесет. Теперь ты у меня один, Капитан.

Яша несмело погладил льняные мягкие волосы. Хотелось сказать ей что-то ласковое, что-то такое, чтобы она перестала грустить, чтобы рассмеялась так, как она смеялась при Фимке. Но Яша никогда не говорил девчонкам ласковых слов, не знал, как их говорят, и поэтому только прикасался кончиками пальцев к ее волосам и краснел, краснел, как на первом школьном экзамене. Молчание становилось тягостным, и он решился нарушить его.

— Ну, так пойдем к Латкину?

— Латкин? Откуда он, этот Латкин? Не тот ли это Латкин, что был директором детского дома?

— Какого детского дома?

— Я ж тебе рассказывала, что после смерти отца мать отдала меня в детский дом.

— В Одессу?

— Да. Я была два года. Потом мама поправилась и снова забрала меня к себе в Москву. О Латкине говорили, что он был деникинским офицером… Но…

— Что, но…?

— Но мы любили его. Он был ласков и заботлив.