Твой сын, Одесса

Яше никогда в жизни еще не приходилось так близко и так серьезно разговаривать с девушками: к одноклассницам он относился снисходительно-пренебрежительно, как все мальчишки к девчонкам-сверстницам; в спецшколе их вообще не было… Яше вдруг стало неловко, он смутился, вспыхнул. Это продолжалось одно мгновение.

— Я — Фимкин товарищ. Гордиенко моя фамилия.

— Гордиенко? Ах, это вы и есть Яшка-Капитан?

Она улыбнулась смелее, доверчиво и просто, но вдруг спохватилась, прикусила нижнюю губку и погасила улыбку:

— А я вас за провокатора приняла. Мне все доносы на Фимку чудятся. Думала, кто-нибудь уже капнул, вот вас и подослали.

Она не выдержала, засмеялась громко и откровенно, как смеются после нервного напряжения:

— Пойдемте в комнату. Фимка сейчас должен прийти. Рад вам будет очень. Он так много о вас говорил… Да снимите свою кубанку. И перестаньте хмуриться…

Все еще смеясь, она схватила Яшину кубанку и буквально втащила Яшу в комнату, пододвинула стул:

— Нет, лучше садитесь на диван. Да перестаньте вы хмуриться, бука. Мне, честное слово, интересно с вами познакомиться. Хотите, я вас чаем напою?.. Ну, хотите? У нас есть еще грузинская настоящая заварка, бабушкина.

Нет, Яша совершенно не умел ни разговаривать, ни держать себя с девушками! Его смущали и ее смех, и суета, и то, что они были вдвоем в квартире, и то, что она была вся какая-то светлая, хрупкая, и то, что она из отчужденной, замкнутой, почти враждебной стала вдруг такой ласковой с ним, внимательной и доброй, будто давным-давно знала и ждала его. Он сидел на старом диванчике, боясь шелохнуться, чтобы не показаться неуклюжим, боясь проронить слово, чтобы не сказать что-нибудь грубое, неуместное. Наконец, взял себя в руки, осмелел:

— Ну, ладно, давайте… Давайте будем знакомиться.

— Вот хорошо! Только называй меня на ты, — протянула она тоненькую горячую ладошку. — Меня зовут Ли.

— Ли? — удивился Яша.

— Да, Ли. Это эстонское имя.

— Эстонское?

— Да… А разве у эстонок нет такого имени? — смутилась она.

— Не знаю.

— И я не знаю. Я в Эстонии никогда не была и из эстонок знала только маму. Но у нее было русское имя — Мария. А Ли — это я вычитала в книжке… про индейцев.

Они оба рассмеялись, и Яше стало тепло и уютно.

— Я знал одну эстонскую девочку, ее звали Линда.

— Линда! — Лена умолкла, долго и пристально смотрела на него прищуренными глазами, будто хотела рассмотреть в нем что-то неизвестное еще ни ей, ни самому Яше. Потом заговорила тихо, словно сообщала очень важное, такое, что Яша должен был запомнить навсегда: — Теперь все будут звать меня Линдой. Все, кроме тебя! Хорошо? Только ты один будешь звать меня Ли, как познакомились. И то — не при людях, а только один на один. Хорошо? Это будет наша маленькая тайна.

— Ладно, Ли.

— А я тебя буду звать Капитаном. Как Фимка.

— Ладно.

— Только пусти, пожалуйста, мою руку. Ты ее совсем раздавил, Капитан-Медведище.

Яшу бросило в жар. Лена это заметила и рассмеялась озорно и звонко.

Когда пришел Фимка, они пили чай. Яша, обжигаясь, тянул сладковатый душистый напиток и нахваливал жесткие соевые коржики на подсолнечном масле:

— Ох, вкуснятина!

— Ешь, ешь, у нас еще есть.

Яша понял: Лена израсходовала на него все свои продовольственные запасы. Он отложил недогрызенный коржик:

— Спасибо, Ли.

А Фимка даже не удивился приходу Яши. Поздоровавшись, он деловито вынул из кармана смятый листок:

— Вот, читай. Это будет завтра расклеено по всему городу.

В приказе командующего румынскими войсками города Одессы генерала Гинерару говорилось:

«…каждый гражданин, проживающий в городе, который знает о каких-либо входах в катакомбы или подземные каменоломни, обязан в течение 24 часов от момента опубликования настоящего приказа сообщить о них в письменной форме в соответствующий полицейский участок.

Караются смертной казнью жители тех домов, где по истечении указанного срока будут обнаружены входы и выходы катакомб, о которых не было сообщено властям».

— Где ты его взял? — спросил Яша, когда Лена вышла из комнаты.

— Только что доставили в участок целую пачку со строгим наказом: к утру расклеить на всех домах.

После неудачных боев у нерубайских катакомб румынское командование, взяв из резерва целую дивизию, предназначенную для отправки на фронт, оцепило огромный район на протяжении многих километров. Из Нерубайского, Усатовых хуторов и Куяльника выселили большинство жителей, у входов в катакомбы дежурили военные патрули. Партизаны все чаще обнаруживали на месте выходов из катакомб каменные пробки, залитые бетоном, или плотные завалы, начиненные минами. Связным Бадаева все труднее было добираться в город.