Твой любимый фамильяр

— Попытаться выторговать её у духов? Слушай, даже если у тебя хватит наглости и сил с ними связаться, цена будет пиздецки высока. Мои предки как только не экспериментировали, и между прочим, херово закончили по итогу, но это…

— Я знаю, что это, — огрызнулся Элай, не обращая внимания на занудство.

Он не представлял, как объяснить, что происходило внутри него. Ныло в висках, перед глазами плыло, но всё это не из-за выброса силы. А из-за пустоты, которая за день едва не довела до отчаянных криков разбитого в осколки сознания. Слишком много трупов за последние сутки, чтобы оставаться хладнокровным. Предсмертный крик отца ещё звенел где-то на подкорке, будто намечающийся новый кошмар, готовящийся сменить Леона ночами. Руки тряслись, и долбило в затылке, и не упасть, не начать рвать на себе волосы от осознания совершённого помогала лишь призрачная надежда на этот шанс. Шанс вновь ощутить, как становится легче, просто вдохнув её запах. Он не позволил себе принять и осознать её смерть. Он это отрицал каждым оставшимся от самого себя куском: нет ничего невозможного для мага его уровня. Нет преград, если на кону жизнь Аннабель.

Положив на край каменного стола ритуальный нож с рубином в рукоятке, он ласково заключил холодное и пустое лицо Анни в свои ладони. Заворожённый тем, что даже в смерти она прекрасна. Нет-нет, не смерть: сон. Не прошло и суток, а значит, она ещё где-то рядом, совсем близко. Нужно поймать и дотянуться, призвать обратно. И цена значения уже не имела. Всё равно вокруг лишь чёрная глухая яма без всякого смысла вдохов.

— Согласно связи мага с фамильяром… Её душа отдана мне, — хрипло прошептал он, смотря лишь на эти длинные ресницы и бледные губы, на которых всё ещё осталась копоть. — И я вправе требовать её назад.

— Даже обменяв на душу собственную? — вздохнул Калеб и отлип от колонны, бросив сигарету под ноги. С сомнением покряхтев, растёр окурок ботинком, но всё же заметил: — Элай, подумай хоть минуту, дурень. В твоих руках теперь целое государство. Ты уверен, что народу нужен бессердечный правитель, глухой к любым их просьбам? Я уже не говорю о том, что вернув её, ты сам станешь не живей Алесты. И тебе, по сути, будет на неё плевать. Да тебе на всё будет плевать и на всех! — он с раздражением хлопнул ладонью по колонне, пытаясь привлечь хоть немного внимания к своим словам, а Элай продолжал смотреть только на лицо Анни, как на эпицентр, последнюю связь с миром.

— Ты не понимаешь. Мне уже плевать. Я потерял всё, и если есть хотя бы крохотная надежда, что она будет жить, я её использую, — Элай улыбнулся своей маленькой эйфири и нежно погладил кончиками пальцев по щекам. Её румянец стал острой необходимостью, единственно важной целью. А он привык добиваться своего.

Жить с этой ноющей пустотой под рёбрами всё равно невозможно. Слишком много выдрано с корнями, оставив только рваные раны, требующие штопки. Если он перестанет это чувствовать, значит, так тому и быть. На безумную мысль грохнул где-то наверху новый раскат грома. Он отозвался гулом в самом животе и пульсацией в затылке. Тук. Тук-тук. Разыгравшееся воображение живо воссоздало ночь, прошедшую пару дней назад — а будто в прошлой жизни. Когда Анни лежала на этом же столе со связанными руками и манила к себе каждым вздохом и стоном.

Его девочка должна жить. И к драконам всё остальное. Империи, мир во всём мире, власть, даже хренов манипулятор Альбар, ставший кучкой пепла — ничто уже не имело значения кроме отсутствия пульса под фарфоровой кожей Анни. И Элай без долгих раздумий взял в правую руку нож, привычно лёгший холодом в ладонь. Отключая все трепыхнувшиеся было сомнения и вычищая из себя остатки эмоций, которые могли бы помешать. Сам. Ради неё.

— Да к хуям, — взбешённо сплюнул в сторону разочарованный Калеб: — Я на это дерьмо смотреть не собираюсь. Надеюсь, духи тебя пошлют чистить кишки драконам, а завтра мы с тобой здорово напьёмся по этому охрененно грустному поводу и прикопаем бедняжку. Удачи с некрофилией, — он развернулся, намереваясь уйти, но сделать шаг к выходу ему никто не дал.

— Я тебя не отпускал, — сипло прошептал Элай, взметнув левую руку и зажигая на кончиках пальцев огненную змею. На этот раз длинную, и она молниеносной стрелой понеслась к ногам Калеба, опутывая их, будто живое лассо. Тот рухнул от неожиданности, зло заорав:

— Какого хрена?! Рехнулся?!

Элай наматывал огненную верёвку на кулак, неизбежно подтягивая Калеба к себе, и тот в шоке и недоумении уставился на него, пытаясь найти на лице нового правителя следы прежнего человека. Только вот обсидиановые глаза сверкали безумным стеклом, не отражающим ничего, кроме пугающей до дрожи пустоты.

— Мне нужно, чтобы духи откликнулись. Мне нужно… подношение, — отстранённо и сухо разнеслось по подвалу, и это уже не был голос того Элая, который однажды восхитился чужой техникой боя и курил с новобранцем на равных.