Твой личный кошмар

Хотя, с другой стороны, с чего бы расшатываться нервишкам у Оли Ковалевой, которую все зовут Лёлькой, у этой самой обыкновенной девчонки, совершенно здоровой, спортивной, румяной, задиристой, которая никогда ни за словом, ни за делом в карман не лезла? Она всегда спала как топор и только год назад ни с того ни с сего стала видеть один и тот же сон…

Этот сон Лёлька утром не могла вспомнить, но он замучил ее и превратил в замкнутое, дергающееся, перепуганное, истеричное существо, которое пришлось на время (интересно бы знать, на какое!), даже не ожидая конца учебного года, забрать из школы и отправить в специализированный санаторий.

– Столовая? – в эту минуту повторила Лина. – Нет, столовая у нас своя, на нашем этаже. Сюда входить нельзя, разве не видишь надпись?

Лёлька могла бы поклясться, что минуту назад никакой надписи на двери не было.

И даже полминуты назад.

И даже полсекунды!

А сейчас она отчетливо разглядела яркие буквы: «Вход строго запрещен!».

Странно… Может, надпись видна только под определенным углом?

Может быть. Запросто. А еще может быть, что у Лёльки определенные глюки. Не такие, при которых видят того, чего нет, а другие.

Когда не видят то, что есть!

И значит, она все же чокнутая…

Странно – эта мысль уже не так напугала Лёльку, как прежде. Правильно говорят, что человек ко всему привыкает!

– А что там, за этой дверью, я даже не знаю, – продолжала Лина. – Но отсюда вечно пахнет копченой салакой. И очень охота в эту дверь сунуться! Знаешь, как я копченую салаку люблю! Больше всего на свете!

– Причем тут копченая салака? – удивилась Лёлька. – Пахнет печеньем с корицей!

Лина усмехнулась:

– Это уж кому как. Данила говорил, что арбузом пахнет. Адам – шоколадом. Джен – мандаринами. Гаэтано – козьим сыром. Мне вот копченой салакой пахнет. Тебе – печеньем с корицей. А почему так получается и что там на самом деле – ноубоди ноуз.

– Что? – удивилась Лёлька.

– Ноубоди ноуз. Это по-английски «никто знает».

– В смысле никто не знает? – уточнила Лёлька.

– Ну, можно и так сказать, – согласилась Лина. – У англичан ведь только одно отрицание в предложении. Но вообще-то, если дословно переводить, получается – никто знает. Круто звучит, да? Есть какой-то Ноубоди, и уж он-то знает…

– А что он знает? – спросила Лёлька дрожащим голосом.

– Да все, – пожала плечами Лина. – Ноубоди знает все! Почему каждый чувствует разный запах из-за этой двери. Почему на ней запрещающая табличка. Почему мы здесь. Почему сначала нельзя лезть в петлю, а потом можно. И куда они потом деваются – те, кто влез. И где они теперь… Ноубоди знает, понимаешь?

Лёлька тупо кивнула.

На самом деле она не понимала ничего. А кто бы понял на ее месте?!

Недоверчиво покосилась на Лину.

Крепкая, высокая, румяная, с очень светлыми, даже белесыми волосами, голубоглазая – самая обыкновенная девчонка. Одета в джинсики и белую майку.

На майке зеленая надпись: «Корректор».

На сумасшедшую Лина совершенно не похожа…

Коридор закончился, впереди показалась кабина лифта. Дверцы открылись, как только девочки подошли.

– Ишь, – буркнула Лина, – знает, что мы пришли. Ждет небось…

У Лёльки подкосились ноги.

Лифт знает? Лифт ждет?!

– Да ладно, привыкай, – сказала Лина, вталкивая ее в кабину, в которой не было привычной панели с кнопками этажей.

Дверцы закрылись, лифт пошел вверх.

– К чему привыкать? – спросила Лёлька.

– К тому, что тут за нами постоянно следят.

– Кто? – испуганно спросила Лёлька. – Врачи?

– Врачи – это которые лечат, – усмехнулась Лина. – В больнице. А это не больница. Это Корректор.

– Что?! Что ты говоришь? Какой Корректор?! – испугалась Лёлька.

– Какой-нибудь, – пожала плечами Лина, ткнув себя в надпись на груди. – Так называется это место, куда мы попали. Видишь майку? Думаешь, она моя? Фигушки! Все наше у нас забрали. Свой чемодан ты тоже больше не увидишь. Вернут только всякую ерунду, типа заколок, расчески, зубной щетки. Джинсы, кроссовки, носки, майки выдадут казенные. Пижамы и белье тоже.

– А планшет? А телефон?

– Фигушки, я же говорю, – повторила Лина. – Даже свою ручку не увидишь, даже блокнот! Скажи спасибо, что оставят имя! Тебя как зовут, кстати?

– Лёлька… – не сразу смогла выговорить та.

– Ну а я, как ты слышала, Лина. Все, приехали.

Лифт остановился. Дверцы раскрылись, и Лёлька даже отпрянула – такой оглушительный встретил ее ор, шум, хохот, рукоплескания и, как показалось в первую минуту, несчетное множество лиц.

– Привет, преступники и убийцы! – весело выкрикнула Лина. – Ну, вот вам новая игрушка!

* * *

Орел-наблюдатель, описывая круги в вышине, без умолку подавал сигналы, и клекот его становился все пронзительней, все тревожней.

«Пожалуй, не уйти», – устало подумал Данила, припадая спиной к дереву.

Если не дать себе хоть минутной передышки, он не вынесет этого сумасшедшего бега. Хотя, наверное, было бы даже лучше, если бы просто сердце не выдержало. Лучше умереть на бегу, пока не догнали.

Потому что все равно догонят, и тогда…