Твой день и час

Милицейское начальство с перекошенными физиономиями поскакало в суд: что такое, на каком основании?! Но Маша отмахнула их, словно мух. Вы что, товарищи? Читайте статью: «Содержание притонов разврата, сводничество с корыстной целью». С корыстной! Где у Мошонкиной была корысть? Она что, деньги брала за предоставление квартиры? В деле нет таких данных. Второе: чтобы признать квартиру притоном, необходимо специальное решение райисполкома. Где оно? Ах, не знали… Ваши проблемы. Но вообще — признайтесь-ка откровенно: хотели отхватить квартиру? «Да видите… — замямлил начальник отдела, — я и то хотел сказать… ведь в квартире-то уже наш сотрудник живет…» Майор Бормотов кряхтел обескураженно: следствие под давлением Монина вел он сам, и — на тебе! — такой позор, оправдательный приговор… Следователи удивлялись: зачем он вообще впутался в это темное дело? Добро бы кому-нибудь из его отделения нужна была квартира — так ведь нет! В нем вообще не было необеспеченных: Фаткуллин получил квартиру вместо пошедшего под снос собственного дома, Носову ее подарили тесть с тещей, — у Демченко была еще райкомовская, Хозяшев жил у сожительницы и никаких притязаний на этот счет не заявлял, у Вайсбурда мать после женитьбы разменяла двухкомнатную и дала ему просторную комнату; сам майор получил жилье, еще работая в управлении. Теперь, когда дело не выгорело, он перетрухал и отдал его на откуп Фудзияме, с указанием продолжить следствие. События тем временем развивались так: Коля Мельников выезжать категорически отказался. Да и куда ему было ехать? В его барачную каморку успели уже засунуть какую-то милицейскую бедолагу-одиночку. Подполковник кинулся в райисполком, ударил там челом. Председатель устроил настоящую истерику, Монин уж думал — не усидеть ему на месте; поехали в горсовет, виниться и просить жилье для Зинки. Там дали — но душевную травму челобитчикам нанесли основательную: Зинка получила новую квартиру взамен изгаженной старой, тут же запила на радостях, — и по новому адресу перекочевали вместе с нею старые друзья и подружки: там пили, дрались, пели песни, рыгали, бились тела на кухне, в комнатах — на полу, на ветхом диване… А подполковник Монин утратил доверие и благосклонность исполкомовских деятелей — председатель не мог простить ему ужасной сцены в кабинете шефа города, когда на него орали, как на мальчишку. С расположением уходила и давняя мечта начальника райотдела — снести два парка, березовый привокзальный и тополевый на въезде в город. Вроде наступило наконец-то взаимопонимание в этом вопросе — и вот поди ж ты… Туда, в эти парки, действительно приходили вечерами люди не только отдыхать, но и распивать спиртное, случались насилия, грабежи, и Монин прямодушно, по-милицейски, верил, что стоит срубить деревья и покрыть эту землю бетоном — как пьянство и преступность прекратятся. То, что люди уйдут неизбежно в другие места, в подъезды, например, или во дворы, где вообще невозможен станет никакой контроль — его мало волновало. Ведь провинциальное начальство живет одним днем. Пускай в подъездах, пускай во дворах — но только не в парках, не на виду у многих людей, в том числе у городского руководства, которое тоже иногда гуляет вечерами, а после предъявляет претензии, что милиция плохо следит за порядком. Нет, лучше пусть будет все голо — авось, не станет и претензий. Тем более что скопилось уже множество писем, разного рода заявлений от жильцов, домкомов, общественников, добровольных помощников, неутомимых пенсионеров о том, что темные силы мешают жить и дышать. Потом, через несколько лет, те же самые люди начнут писать жалобы на городские и районные власти, обвиняя их в погублении прекрасных уголоков отдыха, зеленой среды, но будет уже поздно, поезд уйдет, лишь голые бетонные плиты будут лежать на земле, зимой — невыносимо холодные, летом — отдающие неживым зноем. Но много пришлось биться ради того подполковнику Монину, восстанавливать отношения с начальством и заставить-таки его подмахнуть бумаги о вырубках!

Фудзияма принял мошонкинское дело к своему производству — и опять оно дало сбой: вдруг Борька встал на сторону судьи, уверяя всех, что приговор она вынесла правильный. Это вывело уже из терпения и Ваню Таскаева: какой-то наглый милицейский следователишка осмелился восстать против него самого, районного прокурора, утверждавшего обвинительное заключение и направлявшего дело в суд! Бросает вызов его опыту, убеждениям, принципам! Да я его!.. В общем, Борьку кусали со всех сторон. Но он держался стойко и всем твердил: тут нет состава притоносодержательства, ибо нет корыстной цели. А ему долбили: есть! есть! есть! Ибо заключение Зинки обратно за решетку стало теперь для подполковника Монина и майора Бормотова делом принципа, доказательства их правоты.

3

В дверь просунулось круглое женское лицо:

— Товарищ следователь, Михаил Егорович, можно к вам?

Коскова, сожительница истязателя Балина. А это еще что за бабенка маячит сзади?