- Ну, завтра плыву. Ухожу надолго. Мои будут норовить по первопутку вернуться, но это как бог даст. Если татары не двинут - приду, а двинут - до лета не жди. Весна - время татарское... Да... Тут все тебе оставляю. Денег дам по алтыну на день до Петрова дня. С огородом не пропадешь, а у меня больше нет. Муки четыре пуда, круп пуда два и соль - в кладовой. Гусей-то поздней зарежь, чтоб нагулялись. Коли что - у Кашина перехватишь. Я вернусь - отдам ему... Дров нарубить - Иону попроси...
Марья молча сидела на стольце, подперев щеку испачканным в печной саже кулаком.
Никитин быстро поглядел на нее, положил ложку и договорил:
- Ну-к, а если... Тогда службу в Миколинском закажешь. Много-то не траться, но рубль положи. Отдельно дам на это.
Марья заплакала, утираясь концами головного платка:
- Неспокойно... И сон дурной.
- Не плачь, Марьюшка.
Никитин поднялся, с неожиданной нежностью прикоснулся к плечу старой.
- И что все сговорились будто? Аграфена Кашина вон тоже беды чует.
- Провалилась бы эта Аграфена! Не баба, собака злющая!
- Да что тебе Аграфена! Вот, дай срок, вернусь, в соболью шубу тебя наряжу, поднизи жемчужные оденешь! Лопнет от зависти Аграфена, на тебя глядючи!
- Не шути ты, сокол мой! Где уж мне женчуг носить. А неладно, в дорогу собираясь, про обратный путь баить! Помолчал бы!
- Ну, ин ладно, молчу... Дай-кось сундучок глянем. Не забыто ль что?
Но переворошить сундучок не удалось. В дверь стукнули, показалось желтое лицо Микешина.
- Дома что ль?
Никитин сам подбирал друзей в плавание. Взял такого же, как и сам, неудачника Копылова, бронника Илью Козлова, впервые решившего попытать счастья в торговле, молодого Иванку Лапшева, за которого просил отец. Не Кашин - не плыть бы Микешину, которого Афанасий недолюбливал за длинный язык.
Вот и теперь Митька принес новость. Едва успев усесться, ощерился:
- У Кашина-то... Хе-хе-хе! За мукой я ездил к нему... хе... переполох. Прямо пожар, пожар. С ног сбились...
- Ну, чего? - рассеянно отозвался Никитин, думая о том, как не вовремя принесло купца.
Микешин перегнулся через стол, зашептал:
- Олена-то одна поутру со двора сошла... Ей-богу... Хе-хе! Вот те и первая невеста!.. До сей поры не сыскали. Недоглядел Василий! Хе-хе!
- Врешь! - резко перебил Никитин.
Микешин с любопытством уставился на него, даже позабыв обидеться:
- Крест святой... А ты-то... Ты-то? Тебе-то что? Что ты ей, сват аль брат?
Никитин уже вспомнил, кто перед ним, ответил спокойно:
- Хозяйская дочь - не чужая.
Микешин залился смешком:
- Эва! Нашел родню!.. Нет, Василий-то, Василий-то, поди, бесится!
Никитину хотелось стукнуть Митьку по голове, вогнать его, как гвоздь, в землю, чтоб не слышать поганого смеха.
- Чужой беде не радуйся, Митька! - поджала губы Марья. - Гляди, своя придет!
Никитин повел бровями, взялся за кафтан.
- Ладно. Неколи байки слушать, пошли...
- А не рано?
- Впору.
До кашинского дома было недалеко: пройти Вознесенскую, свернуть влево, по Крепостной, и подняться Пристенным переулком. Никитин старался идти спокойно, хотя готов был бежать, чтоб только поскорее узнать - где Олена? Он не слушал Микешина, крутившегося в ногах, как сор, лихорадочно строил догадку за догадкой. Может, у подружки или в церкви дальней? Или на базаре лентами голову ей закружило?
На Крепостной пристал Копылов.
- Не гавкай! - обрезал он Микешина.
Входя в ворота Кашиных, Никитин услышал визг Аграфены и разобрал испуганный голос Олены. От сердца у него отлегло. Дома!
- Ну, соврал? - тихо спросил Копылов у Митьки.
- А орут-то! - ехидно ответил тот.
Кашин встретил купцов на крыльце, косо глянул на Никитина, кашлянул:
- Заходите, пока остальные придут.
Вошли в гридницу, уселись.
- Ну, что ладья? - глядя на никитинские сапоги, спросил Кашин. Опробовал?
Никитин с недоумением заметил, что Василий, похоже, сердит на него.
Он пожал плечами:
- Спробовал. Ходка...
- Куда, плавал?
- Вверх... До зеленого яра.
- И домой успел уже? - поднял глаза Кашин, - Быстро... А мастеровые где?
- Расплатился. Пошли.
Кашин помолчал, выпятив нижнюю губу и потеребив бороду. Нет, Никитин, кажется, не врал. Мастеровых-то Кашин знал, каждое слово мог проверить... А тут еще Микешин добавил, что видал ладью и с Никитиным шел. Нет, Никитин ни при чем. Куда ж эту шалую носило? Иль, верно, в церковь, а кикимора зазря переполох подняла?
Кашин испытующе оглядел купцов. По вороватому взгляду Микешина понял знают. И крик слышать могли. О господи! Злоба на дуру жену поднялась в старом купце, как пена в горшке.
- Аграфена! - рявкнул он. - Меду принеси! Иль мозги отшибло?
Василий Кашин был сметлив и решителен. Сообразил: домашние рта не раскроют, а этим завтра плыть, стало быть, они только нынче опасны. Ну, он их не выпустит. Так употчует - своего имени не выговорят. А пока надо сделать вид, что не случилось ничего. И Олену вечером к гостям вывести. Ништо. Не сбежит. Он сам разлил мед в ендовы.
- Ну-ко, прежде чем ко детинцу идти...
Вскоре подошли Лаптевы, пришел бронник Козлов.
- Пора! - сказал Никитин. - Мед не уйдет!
- Аграфена, шапку! - крикнул Кашин.