— Ну а я, как родственник, присматриваю, чтоб не обижали их да не обманывали… позвонили мне… Я как услышал фамилию — так и сел. Обратно на толчок. В нужник дозвониться умудрились… — он коротко глянул на Лукина и опять вздохнул.
— В общем, паренек был должен. Многим должен, и много, под папино имя давали охотно. Но последнее время стали и возврата требовать… Он к папаше с одним-единственным долгом подошел, а тот его коленом под зад — сам брал, сам и расплачивайся. И решил он исчезнуть. Да не просто, а чтоб не искал никто. Утонуть на глазах у свидетеля. Такого, чтобы все поверили — у почти невесты, считай… А чтобы рыдала натуральнее, решил втемную ее использовать…
— Сука, — сказал Лукин без малейшего намека на эмоции. Но уже не заикаясь. Стоявший за его спиной летчик-лекарь-охранник сделал Маркелычу успокаивающий знак: мол, все нормально, отходит помаленьку человек, бывает и хуже реакция на такие стрессы…
— Вот… Не знаю уж, зачем он тем же способом на глазах у половины города не потонул… колоть его долго времени не было, пред светлы прокурорски очи предоставить спешили. Дочку Иннокентьича, кстати, сегодня утром выпустили… Может, и воскреснуть когда рассчитывал, за наследством явиться… Короче, вдвоем они дельце обтяпали, он да дружок, с двумя аквалангами. Валерка, гаденыш, с лодки ей крикнул, рукой помахал — а второй лодку опрокинул, вниз его утянул да загубник в рот вставил. И махнули под водой в кусты на другом берегу… Но фокус в том, что весь спектакль они не здесь сыграли. Есть вдвое ближе к городу ламба, ну один к одному почти с этой… если с одной точки смотреть, да вечером, да впервые — под присягой поклянешься, что здесь вот все и было… Сказал девахе, что едут на Светлоозеро, покружил лишнего по лесным кварталам… Чуешь, в чем хитрость? Если кто и видел, как дружок к лодке нырял… или как вдвоем они выныривали — вовек бы милиция тех свидетелей не сыскала. Потому что искала
Он сделал знак пилоту, тот нырнул в кабину и появился с большой сумкой в руках. А Маркелыч заговорил по-прежнему, как говорил с Лукиным на улице Пионерного, безбожно “окая”:
— Ну раз дело-то прояснилось, решили мы тебя с дежурства тутошнего снять… А ты тут полный киндерсурприз приготовил… Вон, Аполлоша-то чуть рычаги из рук не выпустил, как увидел, что у тебя за рыбешка на кукане-то… Да и я на белую горячку погрешил первым делом… а как сели, подошли поближе — рыбка-то самая натуральная, а ты не то рыдаешь, не то смеешься в полном беспамятстве… Ты хоть помнишь, как поймал-то ее, Евгеньич, а? Может, дохлую подцепил, кверху пузом всплывшую-то?
— Помню… — сказал Лукин и впервые посмотрел на Маркелыча хоть с каким-то выражением.
— Ну и ладушки. Не знаю уж, как тебе фарт такой пропер… что у меня, у старого рыбака, глаза-то на лоб полезли… Видать, долго ты за счастьем своим ходил.
— Долго… очень долго… И далеко.
— Стоило того, стоило… Ну, с такого улова грех не выпить. Разливай-ка, Аполлоша… примем по чуточке, грамм по двести пятьдесят… чтоб еще крупней попалась.
Звяканье извлекаемых из сумки-холодильника бутылок произвело эффект магического заклинания: из недр вертолета, как гомункулус из пробирки, возник совершенно пьяный мужик в зеленой форменной рубашке — возник, умудрился спуститься без членовредительства с приставной лесенки и целеустремленными, но нетвердыми шагами устремился к берегу, на ходу расстегивая ширинку.
Но невиданых размеров рыбина уже на второй пуговице заставила его позабыть о первоначальных намерениях.
— Эт\ что т\'кое? — риторически вопросил гомункулус, извлекая из кармана брюк крайне мятый бланк протокола. — Э-эт-то, ик… факт злосн\'го бр\'кан\'ерства… ик… в ик… особо кр\'пных размерах… Налицо првышешение, нет… первыше… ик… нормы вылова на…
Гомункулус извлек из другого кармана пружинный безмен, пошатнулся и решительно двинулся к рыбе — определять размер ущерба.
Маркелыч захохотал звонко, как двадцатилетний. Молчаливый Аполлоша и смеялся негромко, прикрывая рот ладонью. А следом за ними рассмеялся Лукин — и смех его уже не звучал рыданием.
РУСАЛКА НА ВЕТВЯХ СИДИТ…
Осколки легенды
(Рассказ)
Осколок 1
2003 год