Твардовский

— О, и мне удастся, непременно удастся! — воскликнул он наконец.

Нисколько не удивляло его, однако, то обстоятельство, что хотя он и хорошо помнил все действия Твардовского, но не понимал совершенно, к чему клонились они, зачем делались так, а не иначе: вид и форму принимал он за сущность, не заботясь об остальном, как все поверхностные люди, которые жертвуют наружной формою внутреннему содержанию. Приезд гонца, остановившегося у ворот дома, прервал его мечтания. Гонец искал Твардовского.

Судя по его одежде и наружности, он походил на дворянина [14] из свиты какого-нибудь знатного пана. Тонкого сукна кунтуш его был покрыт густым слоем пыли. Пара турецких пистолетов заткнута была за поясом, на боку висела сабля. На голове его была низкая краковская шапка алого цвета, отороченная мерлушкою, к сафьяновым сапогам прицеплены огромные шпоры. Видно было, что он приехал издалека.

— Бог в помощь вам, — сказал он, соскочив с лошади и привязывая ее к кольцу ворот. — Не здесь ли живет великий и славный на всю Польшу Твардовский, уроженец краковский?

— Здесь, к услугам вашей милости, вельможного пана, — отвечал Матюша.

— Много лет ему здравствовать! — сказал дворянин. — А дома его милость?

— Нет дома.

— Скоро вернется?

— Нет, не скоро. А что вашей милости угодно от моего пана?

— Везу к нему важную просьбу от пана старосты; вот и эпистолия, — сказал дворянин, показывая Матюше на кусок пергамента, который торчал у него из-за пазухи. — Что я стану теперь делать, когда нет пана Твардовского и некому помочь пану старосте?

— А может быть, и я могу как-нибудь помочь вашему пану, — сказал Матюша. — Я ученик Твардовского и в его отсутствие могу заступить его место. Что он делает, то и я могу сделать, — прибавил он нерешительно.

— В самом деле? — продолжал дворянин. — Ну, так прочитайте, что тут написано…

Матюша взял пергаментный сверток, раскрыл его и прочитал. Просили помощи Твардовского в одном важном деле, о котором должен был уведомить посланный.

Матюша спрятал письмо за пазуху и смело спросил дворянина:

— Расскажите мне, в чем дело; в письме значится, что вашей милости все известно и что вы о том, что знаете, должны сказать моему пану.

— Мне строго приказано держать это дело в тайне и не говорить о нем никому, кроме Твардовского. Вы ученик его?

— Если не верите мне, спросите у каждого из здешних жителей. Все меня знают; я ученик и помощник Твардовского.

— Верю и передам вам просьбу пана старосты. Вот, изволите видеть, в чем дело. Наш староста очень болен. Ноги у него отнялись, глаза не видят; голова и руки трясутся; зубы выпали все до одного. Вот видите: наш пан хоть и стоит одной ногой в могиле, а задумал жениться.

— Жениться! — вскричал изумленный Матюша.

— Да, жениться, — продолжал дворянин, — жениться на молодой дочери своего соседа, пана кастеляна, в надежде оставить потомка, потому что, умирая бездетным, ему пришлось бы ломать над своим гробом фамильный герб, чего крепко не хочется. А панна кастелянша плачет, бедняжка, с утра до вечера: не хочется ей идти замуж за старика, который старше отца ее; говорит, что прогневала бы Бога, если б вышла за него. Да и ксендзы, видно, со слов ее, говорят то же самое. Не знали мы, чем тут помочь горю, как вдруг узнаем о бурмистре Сломке, которого помолодил Твардовский. Сказали об этом и пану старосте. Сначала не верил, потом послал за бурмистром, которого когда-то знавал, а увидев его и услышав от него обо всем подробно, поверил невольно. С той поры пришла и ему охота помолодеть. Спать ночью не может, с утра до вечера только о том и думает, как бы помолодеть. Чего бы мне ни стало, — говорит, — хоть бы всей казны моей, а испытаю на себе это средство. Послал за мной и велел мне ехать к Твардовскому и предложить ему большую награду, если он возьмется помолодить его.

— А много ли, например, сулит он Твардовскому? — прервал его Матюша.

— Тысячу венгерских дукатов, — отвечал дворянин. — Часть этих денег везу я с собой, в задаток.

— Ну, так слушайте же! Скажите своему пану, что я могу помолодить его и без Твардовского: бурмистра Сломку помолодил не кто другой, как я.

В первый раз в жизни дозволил себе клевету и обман Матюша: при виде денег дух корыстолюбия овладел им…

— Если хотите, то, не теряя времени, я могу ехать с вами к пану старосте. Мази и все снадобья заберу с собою. Покуда, ваша милость, поищите для меня в городе лошадь, а я приготовлю, что нужно.

— Но уверены ли вы, — говорил недоверчиво дворянин, — что исполните то, за что беретесь? Не забудьте, что дело идет о жизни пана старосты, да и о вашей собственной.

— Уверен, уверен твердо; будьте покойны: это мое дело; не в первый раз принимаюсь я за такие вещи, — говорил Матюша, поглядывая на привязанную к трокам кису с деньгами. — Делывали мы и не такие чудеса, а это дело нам нипочем.

— Помните же, что за успех вы отвечаете головою.

— Ступайте в город за лошадью.