Читаем Твардовский полностью

<p><strong>XIV</strong></p><p><strong>Как Твардовский выехал из Кракова</strong></p>

Ничто не нарушало глубокой задумчивости Твардовского. Без цели и надежды достиг он того, чего желал. Теперь не было невозможного для его воли. Он оглядывался на свое прошлое, останавливался над ним. Как сон, представилась ему давно утраченная юность; он едва верил ее существованию. Окружавшие его некогда предметы и люди являлись ему, как призраки, с слабым подобием действительности.

Эти думы о прошлом были нарушены внезапным приходом королевского дворецкого.

— Учитель, — сказал тот, войдя в комнату и бросая на стол тяжелую золотую цепь, — король приказывает тебе тотчас же выехать из города и вместе с тем посылает тебе вот это на память и в подарок.

— На память? — воскликнул с гордой усмешкой Твардовский. — Если на память — беру, в подарок — не принимаю. Ты говоришь мне о выезде?

— Такова воля короля. Ему угодно, чтоб ты сейчас же оставил Краков. Весь двор, весь город знают уже о том, что случилось сегодня ночью во дворце. Дворяне подслушали у дверей, когда король звал Варвару, видели тень ее, слышали смрадный запах. Короля обвиняют в чародействе, говорят, что ты советовал ему сноситься с умершими посредством злого духа (при этих словах дворецкий плюнул и перекрестился). Не советую тебе медлить с отъездом: к завтрашнему утру слухи эти еще более распространятся по городу, — тогда как с отъездом твоим могут забыть о них. Если не жалеешь себя, то не нарушай, по крайней мере, священной воли короля, подумай об его спокойствии. По отъезде твоем легко можно будет рассеять слухи; не все им тогда поверят.

— Ошибаешься, — сердито прервал его Твардовский, — если думаешь, что меня, как старую беззубую бабу, можно позвать и вытолкнуть потом за дверь. Ты думаешь, что тот, кто вызвал тень с того света, не будет в состоянии и спровадить кого-нибудь на тот свет таким же порядком?

Дворецкий побледнел.

— Полно, Твардовский! Чем же обижаешься, за что хочешь мстить? Не забудь, что дело идет о твоем спокойствии, о твоей славе.

— О славе?.. Моя слава, — отвечал заносчиво Твардовский, — не боится ничего на свете. Глупым болтунам я зажму губы, поверь мне.

— Ошибаешься, Твардовский. Молве не зажать тебе рта. Не один простой народ и глупые болтуны будут нарекать на чародейство короля. Скоро узнают о нем радные папы [10] и сенаторы, а что еще хуже, епископы, заведут процесс, который может повести тебя на костер. Припомни свежие примеры.

— Кто осмелится взять меня, кто будет судить меня? — спросил Твардовский.

— Духовная власть. Сам король не охранит тебя от нее. Ты знаешь, что было с людьми, которых осуждали не в чародействе, а в Виттембергской ереси…

— А ты думаешь, что я дамся им, что позволю судить себя?

— Знаю и потому-то прошу тебя об отъезде именем короля.

Твардовский задумался.

— Ты говоришь, что король приказывает мне выехать?..

— Король приказывает, а я советую.

— Приказывает! Приказывает! — повторил Твардовский. — Зачем же он прибегал к моей помощи, когда власть его сильнее моей?

— Ну, делай, как хочешь. Прощай! — сказав это, дворецкий вышел.

Волнуемый мыслями, Твардовский долго ходил по комнате. В порыве негодования бросил он цепь на пол, топтал ее; потом, как будто одумавшись, поднял ее и надел на шею.

Спустя минуту он позвал Матюшу.

— Сейчас на коня и за мной!

— На коня?.. Откуда же взять коня?.. У нас нет коней, пане, — жалобно отвечал Матюша.

— Как нет коней?

— Нет и не было.

Тогда Твардовский взял из камина потухший уголь и нарисовал им на стене две лошади. Матюше приказал сесть на одну, сам вскочил на другую и выехал через окошко на улицу, заклявши порог дома, чтоб никто в его отсутствие не мог перейти через него. Рассвело уже, когда он выезжал из окошка, и народ выходил из домов на работу. Таким образом узнали в целом Кракове о том, что Твардовский выехал из дому чем свет на намалеванной лошади.

<p><strong>XV</strong></p><p><strong>О том, как Твардовский давал людям добрые советы</strong></p>
Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека исторической прозы

Остап Бондарчук
Остап Бондарчук

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Хата за околицей
Хата за околицей

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Осада Ченстохова
Осада Ченстохова

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.(Кордецкий).

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Два света
Два света

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза