Тварь непобедимая

– Договариваемся, – вздохнул Трюхин. – Поминки решили в «Колизее» делать. Стол на четыреста мест, да и то не хватит. В два приема придется. Я с его мамашей сегодня полдня был, успокаивал.

– Ему правда пальцы отрубили?

– Пальцы? – Адвокат удивленно посмотрел на Ганса. – Кто тебе сказал? Нет, там не пальцы, там... круче. Его к стене прибили за руки вот такими вот гвоздями. Ну и стамеска в сердце. Сделали чисто, суки, почти без крови. Я ж там вперед ментов уже был. Потом стали этого... негра его искать. Нашли в шкафу – сидит там, скулит, рожа вся в кровище. Тронули – как заорет... Потом глядим – а у него глаза выколоты. С-суки... – Он с яростью сплюнул.

Всех присутствующих пробрал холодок от таких подробностей. Каждый представил себе Мустафу, прибитого к стенке, со стамеской в сердце. Никому не верилось, что его можно так вот просто, стамеской, как свинью. Если б снайпер – тогда еще куда ни шло, но стамеска...

– Вы вот что, – проговорил адвокат, – определяйтесь, кто куда идет. На поминки надо будет двух-трех ребят на улицу выставить, чтоб одеты были хорошо, чтоб говорили без матюков... Люди будут мимо идти – надо бы предлагать зайти, помянуть.

– Всем, что ли? – недоверчиво спросил Кот.

– Всем, всем. Боишься, водки не хватит? Не боись, у нас спонсор похорон – спиртзавод Жени Бобра. И вот еще что. Кому-то надо прошустрить все клубы, дискотеки, чтоб в день похорон никаких танцулек-свистулек. А то что это – у людей беда, а какие-то мокрососы веселятся. Что там еще... Ну, с радио я сам договорюсь – подберут путевый репертуарчик на день. А, вот еще, надо пару ловких ребят. В ночь проехать по всяким райсоветам, райсобесам, судам – везде, где есть флаг. Чтоб утром на каждом флаге черная ленточка висела. Ну, вот пока все. Определяйтесь, кто куда. – Он посмотрел на часы и со вздохом поднялся. – Будьте здесь пока, может, сейчас цветы привезут.

– Народ уже вовсю поминает, – заметил Шиза, когда дверь за Трюхиным закрылась.

– Сказано сидеть – будем сидеть, – ответил Ганс.

– Слыхали новость? – подал голос Япон. – Аслан за сегодня девять квартир в городе снял. Сейчас, блин, понаедут землячки из Баку. Войско собирает, мать его...

– Кровь будет, – угрюмо проговорил Кот.

– Я лучше в ментовку работать пойду, чем под черных, – сказал Шиза. – Это ж ведь черные Мустафу прижарили, как пить дать.

– Вряд ли, – качнул головой Япон.

– Точно! За Гусиный рынок посчитались. Мустафа же хотел, чтоб все из колхозов через него шло. Я сам на трассе стоял, фуры с картохами и морковками тормозил...

Время уже шло к одиннадцати, а, кроме адвоката, никто так и не заглянул.

– Ну че? – проговорил Кот. – Я, может, в магазин?

– Ладно, давай, – кивнул Ганс и поискал вокруг сумку-визитку с деньгами. Потом вспомнил, что случайно оставил ее в машине у Кичи, и махнул рукой.

Вскоре Кот вернулся, выставил литровую бутылку водки, бросил рядом мясную нарезку в целлофане, консервы и хлеб.

– Не чокаемся, – напомнил Япон, когда пластиковые стаканчики были наполнены до краев.

– Не цепляет, – пожаловался Кот, опорожнив свою емкость.

– Обожди... – кисло усмехнулся Япон. – Сейчас похороны пройдут, зацепит. Всех так зацепит, что мало не покажется.

– Кровь будет, – пробормотал Кот, залезая пальцами в банку с огурцами.

– А кто теперь вместо Мустафы может быть? – спросил Шиза.

– Дурак ты, – в сердцах ответил Япон. – Мустафа тебе что – директор овощебазы? Думаешь, сейчас люди соберутся и нового начальника назначат? Ни хрена! Сейчас народ район рвать по кускам начнет. Если бригадиры договориться не успеют – все, кранты!

Кот опять пробормотал что-то насчет крови. Затем разлил по новой и определил опустевшую бутылку под стол. Однако никто не успел прикоснуться к стаканчикам, поскольку на улице яростно заскрипели тормоза.

– Кто там еще? – забеспокоился Ганс, машинально пряча стаканчик под газету.

Хлопнула дверь, потом еще одна, и наконец в раздевалку ввалился Кича. На него было страшно смотреть – бледный, всклокоченный, с дрожащими полуоткрытыми губами.

Все вскочили. Казалось, Кича вот-вот прокричит какую-то новость, настолько ужасную, что на ее фоне поблекнет даже гибель Мустафы.

Он обвел помещение блуждающим взором и остановил его на Гансе.

– Твое? – спросил Кича, выставив перед собой сумку-визитку из коричневой кожи.

– Ну... – осторожно кивнул Ганс. – В машине у тебя забыл.

– Иди-ка сюда, – сказал Кича, облизывая пересохшие губы.

Тихо, маленькими шажками Ганс начал приближаться, не зная, чего ожидать от невменяемого бригадира. Не дождавшись, Кича шагнул вперед, схватил Ганса за рукав и потянул за собой к двери.

Вытащив его в соседнее помещение, Кича подпер дверь стулом и только после этого рывком открыл сумку.

– Это твое? – нетвердым голосом проговорил он и вытряс содержимое сумки на стол.

– Ну да, мое. А что?

– И это – тоже твое?! – Кича размахнулся и швырнул на стол стопку цветных фотографий.

Ганс взял их, мельком взглянул и снова уставился на бригадира.

– Ну и что? – сказал он. – Это еще тогда было. И я тебе говорил, что они у меня есть.