— Неужели никто из вас не понимает? — сказал он голосом, дрожавшим от подавляемого гнева. — Женщина, которую я… — он потерял слово; оно вылетело как выдох. Он скривился, пытаясь выразить глубину того, что чувствовал. — Женщина, которую я
Наступило молчание. Они знали все, хотя и притворялись, что не очень понимают.
— Кэп, — наконец сказал Сило глубоким спокойным голосом. — Весь флот пробужденцев будет завтра в Теске. И Триника будет с ними, верно? И меня просто поражает, что, какой бы путь ты не выбрал, все они ведут в одном направлении.
Фрей закрыл глаза, стараясь сдержать внутри бурлившие эмоции. Об этом он не подумал, Он вообще не мог ясно думать.
— Нам нужно это сделать, — сказал Крейк. — Быть может, судьба всей гражданской войны зависит от того, что мы сейчас сделаем. И если мы не попадем в яблочко, завтра Вардия можем достаться демонам. Мы
Фрей не слышал его. Почему бы им всем не пойти к черту и не оставить его в покое?
— У тебя есть план, как спасти ее? — спросила Самандра, говоря более нежно, чем раньше.
Фрей открыл глаза и посмотрел на нее:
— Что?
— Ну, прикинь, — сказала она. — Тебе нужно пройти через пробужденцев, а потом мимо ее экипажа. Каким-то образом подчинить ее себе или что-то в этом роде. И как ты засунешь ее в святилище, где Грайзер сможет применить свою хрень? — Она повернулась к Крейку. — Если она вообще сработает, я имею в виду. Раньше ты не казался слишком в уверенным в этом.
Грайзер не сказал ничего, но его лицо сказала достаточно.
— Нет, — весь гнев вытек из него, и сейчас он чувствовал себя усталым, очень усталым. — Я считал, что смогу заманить ее наружу, может быть…
Он запнулся и замолчал. Заманить ее? Она, скорее всего, даже не узнает его. Да, Крейк способен сварганить какую-нибудь демоническую штуку, которая сможет вернуть ее, но возможность даже подойти к ней поближе ужасающе мала. И он понятия не имеет, как подчинить ее, потому что добровольно она не придет, и он никогда не сможет тайно вывести ее из корабля, минуя экипаж. Его единственный шанс — застать Тринику одну, и сейчас он не видит способа, как этого добиться. Он знал, как манипулировать старой Триникой, но не тем, что сейчас заняло ее место.
В глазах Крейка стояла жалость, и это сокрушило его. Фрей видел, как его иллюзии отражаются на лице друга. Внезапно все показалось таким абсурдным, таким бессмысленным, таким жалким. Любовь сделала его несчастным и отчаявшимся. Но пришло время посмотреть правде в глаза.
Триника ушла, или за пределами досягаемости. Джез превратилась в темный труп в лазарете. И этого не исправить. И вот он среди всех этих людей, и все они чего-то хотят, то ли руководства, то ли жертвы, и решения слишком важны, чтобы их откладывать. Он чувствовал себя сдавленным, испуганным, задыхающимся… но больше всего усталым, смертельно усталым. И с этой усталостью пришло что-то вроде горького покоя, который превратил все ураганы внутри него в спокойствие, мрачное холодное спокойствие каменной пустыни.
Пусть мир делает с ним то, что хочет. Ему наплевать.
Он медленно встал. Им овладела ужасная слабость. Ножки стула заскрипели по полу, когда Фрей отставил стул назад.
— Летим в Теск, — сказал он и пошел к лестнице, которая вела из кают-компании.
— Кэп, — сказал Крейк. — И что мы сделаем, когда окажемся там?
Фрей остановился, держа одну руку на перекладине.
— Сдадимся, — сказал он, не оборачиваясь.
Ашуа первой вышла из кают-кампании вслед за Фреем. Она поторопилась вниз, в трюм, стук ее сапожек эхом отдавался в тишине, и Ашуа положила руку на рычаг рампы прежде, чем здравый смысл догнал ее.
«
Ну, есть особняк. Она не замерзнет до смерти, по меньшей мере, хотя будет холодно — генератора-то нет. У персонала точно есть корабль, который связывает их с цивилизацией. Нет сомнений, что, как только метель закончится, они улетят и позовут на помощь. Может быть, она сможет улететь вместе с ними. Или даже украсть их корабль.
«
Она закрыла глаза и изо всех сил сжала веки, защищаясь от страха. Она хотела бежать. Она отчаянно хотела бежать. Остаться на «Кэтти Джей» означало идти в Теск и просить прощения за то, что никогда не делала. Предстать перед судом богатых и могущественных, чтобы они могли решить, достойна ли она жить дальше.