Тутмос

— Араттарна, сделаешь ли ты для меня то, что сделал бы для моего отца и великого Амона? — спросила она, и голос её даже опьянённому любовью Рамери показался странным. — Нет, нет, ещё не пришло время… Если завтра ночью тебе удастся покинуть дворец, я буду ждать тебя в садах храма, там, где растёт маленькая пальма кукушек — она одна такая во всей столице… Приходи в час, когда Ра побеждает своих врагов, я буду ждать тебя. Но поклянись священным именем Амона, которого мы оба любим, что мой отец никогда не узнает об этом.

— Клянусь, Раннаи!

— А моей заботой будет сделать так, чтобы об этом не узнал божественный отец Хапу-сенеб, — сказала она и сухо, коротко рассмеялась. — Идём же, идём быстрее… Ты видишь, солнце клонится к закату?

* * *

Антилопа летела подобно стреле, выпущенной из лука, словно её несли невидимые руки бога Шу или могучие ветры пустыни. Из-под её копыт почти не летел песок, словно она не касалась земли, и казалось невозможным догнать её не только на колеснице, но даже на крыльях — ветер гнал её, и сама она была ветром. Тутмос поднял лук, натянул тетиву, но сразу понял, что стрела не попадёт в цель, и не ошибся. Отчего-то ему безумно хотелось убить именно эту антилопу, высокую, с яркой белой отметиной, ради неё он пожертвовал тремя другими, обыкновенными, которых мог бы подстрелить без особого труда. Солнце уже поднялось так высоко, что жар его становился нестерпимым, по лицу фараона стекали капли пота, но он упорно продолжал бессмысленную погоню, посылая одну за другой беспомощные стрелы. Он знал, что удача либо сопровождает охотника с самого начала, либо так и не приходит к нему, но гордость мешала смириться с сегодняшним не слишком-то приятным уделом, и Тутмос продолжал погоню, криками понуждая коней нестись быстрее. Антилопа, видимо, начала уставать, но устали и кони, один из них споткнулся несколько раз подряд, помешал пока ещё ровному бегу другого. В колчане осталось всего только три стрелы, Тутмос выстрелил наудачу ещё один раз и промахнулся. Вдруг антилопа споткнулась на всём бегу и полетела через голову, и в тот момент, когда она, оглушённая падением, поднялась на ноги, стрела вонзилась ей под лопатку с правой стороны. На этот раз выстрел был удачен, животное рухнуло на песок, смерть прилетела к антилопе мгновенно, быстрее, чем летела она сама, спасаясь от погони. Тутмос остановил коней и соскочил на землю, чувствуя, что и сам дышит, как загнанный конь. Он подошёл к антилопе, осмотрел её, удовлетворённо покачал головой — красавица! Он сел на песок рядом с убитым животным, отстегнул от пояса тыквенную флягу и сделал из неё несколько глотков. Солнце было уже беспощадно, воздух стал неподвижен, и надо было бы укрыться от жара в тени колесницы, но не было сил встать и сделать несколько шагов, и фараон остался возле антилопы, продолжая разглядывать её. Как многим в подобных случаях, Тутмосу казалось, что подобного животного он никогда не видел. Он пожалел, что отправился на охоту один и, значит, придётся самому позаботиться о добыче, самому приторочить её к колеснице, конечно, выждав немного, чтобы отдохнули кони. Солнце палило нестерпимым огнём, жар доходил до того, что сам зной вдруг начинал казаться прохладой, а малейшая тень — обжигающим холодом, и охотника постепенно одолевало ленивое равнодушие, которое нередко становится причиной гибели путника и даже целых караванов. Он вовремя понял опасность этого ощущения и, преодолевая сонливость, встал. Неплохо было бы отыскать какой-нибудь оазис, чтобы напоить коней, но Тутмос понимал, что вернее будет возвращаться назад, хотя бы путь этот был долгим и медленным. Он подумал о том, как тяжело, должно быть, приходится воинам в пустыне, хотя все основные переходы совершаются при свете звёзд. Большое войско движется медленно, но виной тому не только песок, в котором вязнут ноги, и не только жара — путь войска отягощают многочисленные повозки военачальников, набитые посудой, одеждами и драгоценностями, а нередко и присутствие женщин, искусных в делах любви, но совершенно бесполезных и даже опасных в походе. Если фараон совершает поход в своих золотых носилках, войско тянется ещё медленнее. Привалы на пути нередко превращаются в затяжные пиры, во время которых войско совершенно беспомощно — он кое-что читал об этом в старых свитках, оставшихся от деда. Он вдруг ясно представил себе, каким оружием победила его Хатшепсут.