и сейчас ей было только немножко жаль, что Тутмос слишком быстро убрал руки с её красивых плеч.
— Меритра, клянусь священным именем Амона, этот мальчик будет сильнее меня! В его возрасте я ещё не умел натягивать большой лук, а он уже почти справляется с этим.
Меритра мудро предпочла не заметить этого «почти».
— Он силён, как лев! Я боюсь порой, что он переломает мне кости, когда обнимает меня. Поистине, силу его рук можно сравнить с твоею, господин.
Тутмос улыбнулся, очень довольный.
— Такой будет крепко сидеть на троне! Когда придёт время, он разделит со мной власть, и я научу его многому, чему меня не успел научить мой вечноживущий отец.
— Это случится ещё не скоро, любимый.
— Надеюсь! Моя стрела пока ещё пробивает насквозь три медные мишени.
Он был так же хвастлив, как в юности, и хвастался наивно и простодушно, вызывая порой улыбку на губах мудрых царедворцев. Всем был ещё памятен случай, когда фараон предложил славящемуся искусством стрельбы из лука митаннийскому царевичу состязание в присутствии всех придворных, и его стрела с первого раза пролетела через двенадцать медных колец. А побеждённый царевич получил такую награду, о которой не смел даже мечтать.
— После покорения Кидши отправлюсь в гости к почтенному Менту-хотепу. Он давно намекает, что неплохо было бы моему величеству лично появиться на юге со своим войском. Почему бы и нет? К тому же царский сын Куша предлагает мне хорошее развлечение — охоту на носорогов…
— Это так опасно!
— Не более, чем охота на слонов.
— Мне говорили, что носорог очень коварен, что он меняет направление своего бега совершенно неожиданно, когда охотник уже готов нанести удар.
— Откуда тебе это известно, Меритра?
— От Менту-хотепа.
Тутмос весело рассмеялся.
— Сам-то он, должно быть, частенько охотится на носорогов! Хорошо бы ещё пригласить на эту охоту Рехмира и Менхеперра-сенеба, моих храбрейших советников, которым встреча с коварным носорогом пойдёт только на пользу.
— Боюсь, они тебя считают коварным носорогом, твоё величество. Ты всегда слушаешь их советы и всегда меняешь направление бега в самый неожиданный миг.
Тутмос не выдержал, сжал в объятиях маленькую царицу так, что действительно едва не хрустнули кости. Она умела польстить его тщеславию так тонко и так вовремя, что это всегда доставляло удовольствие и ему и ей. Сейчас её льстивое замечание вызвало порыв нежности у Тутмоса, и он покрыл шею и плечи жены страстными поцелуями, от которых затрепетала бы и менее влюблённая женщина. Однако Меритра с очаровательной улыбкой сдержала слишком откровенную ласку мужа и, блаженно вздохнув, положила голову к нему на грудь.
— Отчего я не вижу Рамери, начальника твоих телохранителей? — спросила она после недолгого молчания.
— Что? — Тутмос, поглощённый нежностью и, быть может, приятными воспоминаниями, не расслышал вопроса.
— Я спрашиваю о Рамери. Неужели, дав ему свободу, ты отпустил его совсем, господин мой?
— Рамери? Нет… Разве я могу отпустить этого хуррита и разве сам он уйдёт от меня? Я отпустил его на время, чтобы он мог побыть со своим сыном.
— У него есть сын? Я этого не знала.
— Ненамного младше нашего царевича, и зовут его тоже Аменхотеп.
— Кто же его мать?
— Жрица Раннаи, дочь Джосеркара-сенеба, та самая, которую я когда-то хотел взять в свой женский дом. Теперь она уже немолода. Нелегко, должно быть, было ей родить сына. Мне стоило немалых трудов добиться от Менхеперра-сенеба, чтобы он разрешил ей стать женой Рамери.
— Так они женаты по закону?
— А разве я не мог наградить начальника моих телохранителей этой милостью? Я слишком многим ему обязан, да и награда вполне умеренная. Мне говорили, что они очень давно любят друг друга. Этот упрямец Менхеперра-сенеб твердил, что брак между пленным хурритом и жрицей Амона невозможен, что подобного никогда не было. Но я настоял на своём, я повелеваю и жрецами!
Меритра задумалась, нежно поглаживая золотое запястье на крепкой руке фараона.
— Говорят, Рамери царского рода?
— Он сын презренного Харатту, правителя Хальпы, но отцом всегда считал Джосеркара-сенеба. Да и благородный жрец очень любил его.
— А почему я не вижу рядом с тобой этого Инени, сына Джосеркара-сенеба?
— Он надоел мне. Мудрости и доброты своего отца он не унаследовал, да и к чему держать при дворе человека, который в смертельной вражде с начальником моих телохранителей? Я всегда предпочитал воинов жрецам, исключая разве что Джосеркара-сенеба…
— Из-за чего же эта смертельная вражда? Из-за Раннаи?
— Думаю, из-за неё.
Меритра взяла руку Тутмоса, стала ласково перебирать его пальцы, украшенные перстнями, на одном из них было вырезано её имя. Тутмос, улыбаясь, смотрел на неё, позволяя прелестной кошечке ласкать могучего льва.
— А ты был пленён этой Раннаи, мой возлюбленный господин?
— Был, Меритра.
— Долго?
— Вплоть до возвращения из-под Мегиддо.
Эго была одна из его наивных привычек — измерять время не годами своего царствования, а своими походами.
— Как недавно был пленён этой вавилонянкой… как её имя?
— Нет, больше.
— Неужели?