Тутанхамон

И вот, оставшись со мной наедине, она долго смотрела на меня, и её глаза цвета чёрного дерева были такими же, как в дни её молодости, и ноздри её трепетали так же гордо и страстно, и пурпурные губы пылали, как факел, и обжигали, и манили к себе. Она была старше меня, и она выглядела очень старой, невзирая на ухищрения искусных служанок и на все хитрости, к которым обычно прибегают женщины, но глаза её и губы были всё те же, что погубили меня в ту безумную ночь в Хемену. Я стоял напротив неё и смотрел на неё, и я знал, что годы иссушили моё лицо и тело и страдания оставили свою печать на моих чертах, но я знал также, что был всё ещё красив и юношески строен, и мои ресницы были всё так же длинны, а губы очерчены так же чётко. Тэйе закрыла глаза ладонью и, тихо покачиваясь из стороны в сторону, зашептала что-то совсем беззвучно, одними губами. Потом она отняла ладонь от лица и тихо спросила: «Ты пришёл мстить мне?» «Я пришёл, чтобы сказать тебе о своей любви», — ответил я так же тихо и принял её в свои объятия, рыдающую, потрясённую, всё ещё прекрасную. «Как тебя зовут? — спросила она наконец, глотая слёзы. — Подумать только, все эти годы я не знала твоего имени!» «Я и сам забывал его, — ответил я, — я так привык называть себя вымышленным именем, что истинное казалось придуманным, а вымышленное настоящим. Но тебе я скажу, царица, что меня зовут Мернепта, ибо я родился в день празднества этого бога». И она опять тихо заплакала и спрятала лицо у меня на груди, а потом хотела припасть к моим коленям и просить у меня прощения, но я не позволил ей, и она снова подчинилась мне, как рабыня, и опустилась в кресло, а я сел у её ног и поведал ей о своих приключениях, на этот раз не утаив ничего. И целую ночь горели светильники в покоях суровой и властной Тэйе, тихо плачущей над моим рассказом, и часто она наклонялась и касалась кончиком носа моей головы, и гладила мои виски, а иногда заставляла меня смотреть ей в глаза и после этого принималась осыпать меня бурными ласками, словно боялась, что я опять исчезну на долгие годы. Она пожелала, чтобы я всегда был рядом, и фараон сделал меня своим советником и оставил жить при дворце, так что я мог часто навещать царицу и говорить с нею, и пощадил моё имя[40], что было величайшим из всех даров. Она не скрыла от меня, что её жизнь с Аменхотепом III не всегда была безмятежной и счастливой, хотя он и любил её и, как теперь её сын, слушался её советов. Боги даровали ей всего одного сына и много дочерей, и она была счастлива как мать, но в последние годы жизнь её была полна беспокойства и страха за Эхнатона, навлёкшего на себя гнев древних богов Кемет и многих знатных людей и жрецов, которые были лишены могущества и власти. Она не забыла, что сама была дочерью хранителя храмового скота, и потому смотрела благосклонно на любовь своего сына к некоей женщине по имени Кийа, но была опечалена судьбой царицы Нефр-эт, которую тоже любила, как дочь, и я старался утешить её, убеждая, что фараон никогда не покинет своей первой жены и не свергнет её с престола, как боялась Тэйе. Царица-мать была привязана и к сводному брату Эхнатона царевичу Нефр-нефру-атону, болезненному, тихому юноше, который всегда жил в мире своей мечты и казался прекрасным богом Хором, пришедшим на землю из благословенных полей. Этот мальчик должен был стать соправителем, ибо боги до сих пор не дали Эхнатону сына, и Тэйе с горечью думала о том, как нелегко будет слабому и мечтательному Нефр-нефру-атону нести это тяжкое бремя. «И всё же, — говорила она мне, — теперь мне легче, ибо ты со мной и дашь мне мудрый совет, когда мой собственный разум окажется бессилен!» И я чувствовал себя заново рождённым из утробы Нут, когда слышал эти слова...

Такова судьба жреца по имени Мернепта, моя судьба, осенённая благодатным дыханием северного ветра, ибо мне было дано познать любовь.

...И снова крики птиц несутся к высоким облакам, тревожа богиню Нут, колебля грудь бога Шу[41], пронзая горестным стоном мой слух, склонённый к неведомому. Быть может, в этом хоре и твой голос, мой мальчик, мой светлый Хор, до срока ушедший на поля Налу? Разлучив меня с сыновьями от плоти моей, боги даровали мне сына моего Ба, светлого и чистого, как солнце, ласкового, как прохладный северный ветер, божественного сына, превзошедшего в моём сердце всех моих детей. Ибо я был при его рождении и прочёл над ним первое заклинание и опустил его на землю, чтобы он сделал свой первый шаг, и я надел на него набедренную повязку в день его прощания с детством, и я научил его первым молитвам и гимнам, которые надлежит знать царевичу. Я, жрец по имени Мернепта, обрёл счастье солнца, ибо стал воспитателем и наставником мальчика, которому при рождении было дано имя Тутанхатон.

* * *