Их надо убить. Но я не могу. Однако есть слово надо. Они дети. Они программа! Но они дети! Нет, они программа. Их нет. Они проецируют на свои лица ненастоящие, вымышленные другими людьми, эмоции. Но я не могу. Они обманывают. Но я верю. Не верь. Не могу. Не верю им — не верю Пентиель, а она была. Нет. Да. Что со мной? Какая разница.
Несколько секунд я стеклянным взглядом смотрел на детей. В их голубых, блестящих от слез, глазах я увидел тонны страха. Дети жались к друг другу, пытаясь найти в тепел спасение. По их лицам было видно, что они уже не ждут, что как в сказке придет добрый рыцарь и спасет их. В них уже разбилась надежда. Они, маленькие, некогда счастливые, ждут своей участи.
Я закрыл глаза. К руке тянется мана. Она хочет захватить власть над их телами. Она хочет служить мне; служить уничтожению; однако я стоически сдерживаю ее позывы.
Если я их сейчас отпущу, то я лишусь части силы, части ореола злобы, которую хочу создать. Моя репутация безжалостного некроманта может быть разрушена одним-единственным добрым поступком. К тому же, если я отпущу этих детей, то и всех остальных то же отпущу. Потому что не решившись один раз — не решишься и в следующий.
Я открываю глаза. Нет. Я не могу. Нельзя.
Разворачиваюсь. Собираюсь уходить. Шаг. Еще один. Берусь рукой за черную, старую, грязную от времени деревяшку; смещают свой центр тяжести, начинаю карабкаться вверх по древней лестнице, но одергиваю себя; останавливаюсь.
«Почему раньше, в играх, выбирая темную сторону ты сотнями выжигал деревни, убивая, заставляя корчиться в страшных муках тысячи детей. Что изменилось сейчас? Чем отличается эта игра от предыдущих? Тем, что ты вынужден смотреть в глаза своим жертвам; вместо того чтобы просто отвести взгляд подальше, за экран монитора? Ты же уже решил, что эта игра — нереальна. Она придумана такими же РЕАЛЬНЫМИ людьми, что и ты для твоего удовольствия. Все их эмоции — программный скрипт; запускаемый другой программой. Чем дети отличаются от других разумных, что ты убил? Не логичнее ли было не убивать всех; если считаешь, что они, — смешок, — настоящие? Убей их. Стань сильнее.»
Я бросил взгляд на детей. Они по прежнему жались к друг другу. Они боялись что-либо предпринимать, поэтому, как застывшие в мольбе статуи смотрели на меня стеклянными от ужаса взглядами.
Мана перешла на руку. Я собрал свои мысли, попытался привести их в порядок; вернуть им хладнокровие. Получилось плохо. При недостаточном уровне концентрации заклинание может «сорваться»; но меня сейчас это, почему-то, беспокоит меньше всего.
Темные частички собрались в щупальца. Три темные конечности окутали головы детей. Те завизжали. Сначала от страха, а затем от резкой, пронзительной боли, неожиданно сковавшей их тела. Многоголосый визг постепенно переходил в хрип. Их тела полны чистой энергии, потому мучались они дольше остальных. Но в какой-то момент хрип стих.