Они въехали в узкую улочку восточного города. Глинобитные заборы смыкались в сплошную стену, лишь кое-где разреженную пустырями. Ни одного деревца не росло там, зато попадались могилы. Прямо посреди жилых кварталов! Стены домов оказались без окон, но Лыкова не покидало ощущение, что за ними наблюдают десятки глаз. Встречные сарты косились на русских крайне неприязненно. Играющие тут и там худосочные дети были в сплошных болячках. Завидев мужчин, все девочки, даже трех-четырех лет, быстро прятались во дворы.
– Когда им закрывают лицо? – спросил Алексей у полицмейстера.
– Как стукнет десять лет.
Казий ехал, словно на Голгофу… Он то и дело оборачивался на русских и желчно кривился. Встречные туземцы кланялись судье, он же едва им кивал. Иван Осипович обратил на это внимание своих спутников:
– Свод мусульманской морали запрещает желать должности казия. Такое искательство считается преступлением. А этот домогался у Барча целый год! Теперь посмотрите на него.
– И что не так?
– Важничает, сукин сын! Та же мораль обязывает старшего первым здороваться с младшим. А конного – с пешим. На практике, конечно, так делают не всегда, но сегодняшнее высокомерие – это уже слишком!
Через четверть часа они подъехали к дому Юлчи-кусы. Того выводили связанным на улицу. Туземец действительно оказался безбородым, как скопец. Ареста он не ожидал и был растерян. Мухтасибы погнали его куда-то прочь. Скобеев пояснил:
– Тут рядом мехкеме, канцелярия народного суда. В ней уже дожидается военный караул.
Русские сидели в дрожках и ждали. Вскоре показалась арба с пожилым туземцем в седле. Он окинул кяфиров злобным взглядом и прошел в дом. Через несколько минут старик вывел на улицу женщину и маленькую девочку, с ног до головы задрапированных в зеленые халаты с накидками. Усадил их в арбу, сам сел на лошадь и уехал. Тотчас же в воротах появился казий и махнул русским рукой.
Лыков впервые попал в жилище азиатца. Там было довольно чисто. Стены обмазаны алебастром, мебели нет почти никакой, если не считать сундуков. Посреди комнаты – жаровня, вокруг по полу – одеяла. В углу выложена печка для готовки, на ней стоит самовар польского серебра. Где тут может быть тайник? Скобеев с видом опытного сыщика первым делом приподнял джай-намаз, коврик для молитвы. Но ничего под ним не обнаружил… Тогда он взял со стола Хафтияк и Чоркитаб[30], и принялся тщательно их пролистывать. Алексей почувствовал себя лишним. Но надо было что-то предпринять. Он наобум сунул руку в трубу самовара и вытащил оттуда… паспортную книжку. Открыл ее и прочитал вслух:
– «Филистер Богданов Тупасов, крестьянин Троицкого общества Баковской волости Каргопольского уезда».
Полицмейстер посмотрел на Лыкова с суеверным ужасом:
– Алексей Николаевич! Как вы это делаете?
Подбежал казий, осмотрел находку, заглянул в трубу самовара и зацокал языком. Участь Юлчи-кусы с этой минуты была решена…
Дальнейший обыск не дал ничего интересного. Обнаружили бумаги, но они были исписаны арабской вязью. Переписку конфисковали – в Ташкенте разберутся.
Вечером после трудного дня подполковник Барч устроил пир в честь ловких гостей, которые за один день раскрыли и убийцу, и его сообщника. Скобеев честно передал все лавры лесопромышленнику Лыкову. Барч спросил:
– Алексей Николаевич, а как вы догадались, что надо смотреть в самоваре? Я бы в жизни до этого не додумался!
– Понимаете, Матвей Егорович… На войне и потом, на Кавказе, – где лазутчики прячут секретные донесения? В стволе винтовки. Чтобы в случае чего – раз! – и нет донесения. Вот я и подумал про самовар. В нем удобно быстро сжечь бумагу.
– Эх, Алексей Николаич! Возвращались бы вы снова на коронную службу. Нужны такие люди, как вы, очень нужны. Хоть бы у нас в Туркестане. Дрянь же одна служит, воры да мздоимцы. Вон Иван Осипович взяток не берет и считается поэтому белой вороной.
Гвоздем вечера оказался улар – горная индейка. Эта редкая птица кормится почти исключительно одними орехами и потому очень вкусна. Существует поверье, что тот, кто ест улар, станет богатым. Скобеев истребил усиленную порцию, приговаривая: «Вы, негоцианты, уже при деньгах, а у меня двое детей на одно жалованье…»
Утром следующего дня полицмейстер вызвал Юлчи на допрос. Порасспрашивал без особого успеха и стал вносить беседу в акт дознания. Лыков не выдержал и сказал:
– Иван Осипович, что вы делаете?
– Опять не так?
– Протокол не записывается дословно. Он пересказывается в акте своими словами.
– Да кто вы такой, черт побери! – вскричал капитан. – Признавайтесь сейчас же! Бумажки он со стола на стол перекладывал…
– Я бывший чиновник особых поручений Департамента полиции. А Яков Францевич – бывший начальник Нижегородской сыскной полиции.
Скобеев растерялся.
– Да вы… А я…
– Иван Осипович, давайте мы вам весь акт дознания напишем. Как полагается. Яша, бери перо. Вспомним молодость…