Турист

Вспомнились вдруг — так болезненно точно — слова бессмертного Грибоедова. Избавь нас, Боже, пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь! Вот уж точно! Я постарался улыбнуться, но вместо этого почувствовал, как в горле встает предательский ком, и закрыл глаза.

Спустя несколько минут я снова посмотрел в окно. Мы проезжали мимо какого-то парка, и вспомнился вдруг тот мост, который стал мне приютом в первые две ночи моей уличной жизни. Я едва не обратился к водителю, чтобы тот изменил маршрут, но затем передумал. Во-первых, на сырой земле было чертовски холодно, а почки у меня всё ещё болели. А во-вторых, безлюдный Централ-Парк меня теперь пугал. Да и до Амстердам-авеню от него рукой подать, а я совсем не хотел случайной встречи с Отто Ленцом.

Я махнул на всё рукой и смотрел в окно, разглядывая улицы, дома, клубы смога и огни реклам. На город опускался туман. В куртке Примо было гораздо теплее, но не настолько, чтобы не замерзнуть после нескольких часов на улице. Конец ноября выдался холодным, порой по утрам я замечал снежинки. Зима приближалась — зима в чужом городе.

Меня высадили в западной части Нью-Йорка, в Хобокене, недалеко от причала. Я вышел из машины, следом выбрался мой сопровождающий.

— Тебе что-нибудь нужно?

Я покачал головой.

— Тогда удачи.

Спрятав руки в карманах, я быстрым шагом пошел прочь. Меня ничто не держало. Скорее уйти от их взглядов, спрятаться за ближайшим поворотом… Я и в самом деле уходил от них так же, как пришел — голодный, одетый не по погоде, и без гроша в кармане. Наверное, стоило быть благодарным — всё могло окончиться хуже. Если бы не Вителли…

Вспоминать о старике оказалось больно; я всегда тяжело расставался с теми, к кому успел прикипеть душой. Я ускорил шаг.

Вскоре я свернул на параллельную улицу и пошел вдоль неё. Куда идти, я не представлял. Слева от меня тянулся причал, и я мог видеть небоскребы Манхэттена на Центральном острове. Я прошел едва ли квартал, когда услышал позади визг тормозов. Инстинктивно я оглянулся: из остановившейся прямо посреди улицы машины выскочили четверо; водитель тоже не остался на месте.

— Стой, ублюдок, — приказал один из них, в то время как остальные приближались ко мне.

Я попятился. Наверное, парни не стреляли только потому, что было ещё достаточно светло, по улице ходили люди, ездили машины, и где-то близко могли находиться копы. Здесь, среди обычной городской суеты, я чувствовал себя как в аду.

И мой дьявол стоял передо мной.

— Ты слышал его, — повторил парень с рыжим ирокезом, подступая ближе. — Не шевелись.

Я медленно отходил назад, не сводя глаз со Спрута. Он не проронил ни слова, но молчание испугало меня больше, чем вся его тирада по телефону. Я вдруг заметил, что у него голубые глаза. Серо-голубые, если быть точным, почти бесцветные, но почему-то в тот же момент я вспомнил Медичи. И отчаянно захотел обратно в прокуренный зал, повернуть часы вспять, вернуть наш разговор, и повести его совсем по-другому, чтобы он разрешил мне остаться в ресторане, остаться с ними… потому что я оказался не готов встретиться со своим врагом.

— Олег.

Собственное имя из уст противника прозвучало почти как ругательство.

— Курт.

В его глазах вспыхнула знакомая дикая искра.

Я развернулся и побежал. Я не привык бегать, и прекрасно знал, что это заведомое поражение. Слушая топот за спиной, я вспоминал слова Хорхе: «Начну бежать — дам сигнал, чтобы меня ловили». И я дал им такой сигнал.

Я мчался в сторону причала, не разбирая дороги, мимо стоянок и старых зданий. Летел в ещё большую глушь, не видя возможности свернуть. Мимо, едва не сбив меня с ног, промчалась машина, и я свернул с основной дороги, перепрыгивая на другое шоссе. Оно напоминало мне трассу для контейнеровозов в нашем одесском порту — нырнув под эстакаду, я побежал вдоль неё между опорных столбов. В тот же момент я понял, что меня догоняют, попытался бежать быстрее, едва не упал, и оглянулся.

Спрута среди преследователей я не увидел, и на какой-то миг успокоился. Я остановился, с трудом восстанавливая дыхание, быстро огляделся, подхватил валявшийся у опоры камень. Первым бежал парень с ирокезом, сразу за ним — плотный брюнет в короткой куртке. Я даже не целился. Просто метнул камень вперед…

Если бы кто-то тремя месяцами ранее сказал, что я на такое способен, я бы только рассмеялся. Я, своими руками, в трезвом уме и здравой памяти, раскроил человеку голову.

Брюнет рухнул как подкошенный. Кровь хлынула на асфальт, залила глаза, ладони, которыми он закрыл лицо, потекла по подбородку. «Ирокез» оглянулся, не добегая до меня нескольких шагов, его лицо исказила гримаса ярости и страха. Брюнет стонал, не пытаясь подняться, а я застыл, только сейчас поняв, что натворил.

— Ублюдок! — взревел парень с ирокезом, потянувшись к поясу.

Он ещё не успел вытянуть пистолет, когда я сорвался с места. Первый выстрел пришелся в столб, за которым я скрылся, а потом я свернул с трассы. Я бежал, не разбирая дороги, в ужасе от того, что только что сделал, и когда впереди увидел реку, понял, что дальше бежать некуда.